Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
Весь грязный, безоружный и растерянный, он стоял теперь внизу и ждал расправы.
Взглянув же на луну, он вдруг снова, как в те разы, ощутил прилив какой-то звериной ярости, рассудок его помутился, всё тело начало пухнуть; Еруслан скинул с себя кожаный защитный нательник. Оставшись голым, почувствовал, что руки и грудь стали покрываться шерстью…
Суграй увидел, как человек вдруг за какой-то миг превратился в мохнатого зверя, задрожал от страха; лошадь его оскалила зубы, заржав в испуге, повернула от края промоины и понесла по степи Суграя, не слушаясь поводьев, да всадник ими и не управлял… Не хватало сил даже оглянуться, а уж приладить стрелу и подавно. Скорее прочь от этого страшного места! Но всё-таки оглянулся, чтобы посмотреть - не гонится
Потом десятник рассказал о случившемся своим друзьям, чем и вызвал у них смех… Но один старик в обозе, слышавший, что поведал Суграй, отозвал в его в сторонку и серьёзно промолвил:
– Это был волкодлак, начальник… Оборотень!
– Но ведь рубился-то я вначале с человеком…
– Правильно. А как взошла круглая луна, он и обернулся зверем. Есть такие люди, которые в полнолуние превращаются в зверей, чаще всего в волков… И от самого человека сие уже не зависит… Он может жить спокойно до определённого возраста, ничего за собой не подозревая, а потом - хоп!
– и начнёт обращаться… Если в роду у него были волкодлаки, то он им тоже становится… Может сын им не быть и внук, а потом эта штука с кем-нибудь да и приключится! Вот так, начальник… Ты и встретил такого, надо было его убить, а ты испугался.
Суграй обозлился:
– Ладно, старик, вот тебе золотой… Ступай! И забудь об этом.
– Я-то забуду… Только берегись его, теперь он будет тебя искать… Волкодлаки особенно не любят тех, у кого на глазах они в зверей превращались [294] …
Дав Диру упреждающий бой, каган в него ввязываться не стал и под прикрытием телег и кибиток, поставленных вплотную друг за другом, и конных, хорошо вооружённых разъездов выбрался из проклятого болотистого места, преодолел по насыпи Лыбедь и сумел всё же соединиться с основными силами Ефраима.
[294] Вся эта история с превращениями человека в зверя могла бы сойти за сказку, если бы не заявления врачей-парапсихологов о том, что превращение людей в зверей, в частности в волков, есть следствие редчайшего заболевания - ликантропии, передающегося генетическим путём. Эпоха расцвета ликантропии приходилась на ХVI-ХVII века, что подтверждают многочисленные суды, проходящие в то время над оборотнями, и масса зафиксированных историей фактов. Поражённых этим заболеванием людей, которые могли бы передаться потомкам, в средние века уничтожали семьями. Поэтому оборотней почти не осталось.
Киевляне, разгуливавшие по крепостным стенам, время от времени вступали в словесную перепалку с хазарами, хотя знали, что те по-русски вряд ли что поймут.
– Корначи [295] голопупые!
– заходились в жеребячьем ржанье киевляне.
– Вы хотели нам сиянье своего знамени показать, да оно у вас дерьмом залепилось!
Толмачи доводили смысл этих слов до своих начальников. Далее терпеть насмешки стало невмоготу, и как только один из главных рвов был закопан, Ефраим объявил наступление… Но своё войско поберёг пока - пустил в разведку боем кагана. Тот и угробил многих бойцов в «волчьих ямах»… И изуродовал лошадей на триболах.
[295] Корначи– от слов «обкорнать», «обрезать».
Снова на какое-то время под стенами Киева наступило затишье. На теремном дворе Аскольда собрался Высокий Совет, на котором решили устроить теперь на крепостной стене, вне досягаемости стрел, показательную казнь Фарры, и так, чтобы её хорошо видели хазары и их правители. А после отсечения иудею головы объявить со стены, что план укреплений Киева,
который они имеют, ложный, и предложить царю и кагану отойти от города, с данью же подождать до тех пор, пока киевляне сами не соизволят её привезти. А если не захотят принять сих условий, то должны к этому моменту на Днепре показаться в тылу хазар лодьи Вышаты с древлянами…Аскольд, Дир и боилы понимали, что если дело дойдёт до сильного приступа, то урон городу будет нанесён ужасный: хазары могут его не взять, но крепостные стены спалят дотла, - это уж точно. И рвы до краёв будут забиты убитыми и ранеными: как хазарами, так и русами…
Одного не понимал иудей Фарра - почему начальники хазарские не вняли его плану?.. Суются, куда ненадобно! Ведь он же отметил, где лучше город приступом брать… А каган полез со стороны Лыбеди - там же место гибельное! Да и Ефраим встал уртоном у Почайны. Теперь уж сам убедился, что здесь «волчьи ямы» накопаны…
Пробраться бы к своим да выяснить, что и как?.. Но в Киеве теперь все ходы перекрыты: мышь не проскочит. А тут ещё эти дурацкие намёки на любовные отношения Лии и Володея…
До самого пабедья мучили Фарру эти раздумья, а после пабедья к нему на подворье заскочили дружинники Дира во главе с Ерусланом. Они без объяснений побили менялу, а когда рослый Володей с оглоблей от телеги кинулся вместе с телохранителями вступиться за хозяина, то получил по могутной шее от Еруслана крепкий удар мечом плашмя… Телохранителей тоже сильно помяли. Хорошо, что никого не убили. Конюха связали. Его и Фарру, как двух боровов на заклание, на телеге доставили на теремный двор, где и предъявили иудею и его холопу от имени Высокого Совета обвинение в соглядатайстве в пользу Хазарского каганата…
Фарра сразу всё понял, более ничего не стал доказывать и сопротивляться. Володей на какое-то мгновение онемел, а когда пришёл в себя, упал на колени, заплакал и запричитал, что он не виноват. Даже Фарре стало стыдно за своего дворового, посоветовал ему встать с колен. Тот - наоборот, вообще растянулся во весь рост на земле и завопил:
– То, что возил я купца-менялу по окраинам города, не значит, будто сам я - соглядатай… Казните его, я ни при чём!
– При чём?
– сказал, посмеявшись, иудей. Ему захотелось отомстить холопу.
– Ты по моей просьбе тоже высматривал…
– Ах, гад!
– вскричал Володей. Вскочил с быстротой зверя и бросился на Своего хозяина.
– Кончайте сей балаган!
– приказал Дир.
Иудея и его холопа поволокли на крепостную стену, где уже устанавливали дубовые пни, на которых обыкновенно рубили осуждённым головы. Стоявшие тут же дружинники вспомнили о казне стражников с их сивоусым десяцким, пожалели тех, а этих возненавидели ещё пуще…
– Ну ладно, этот иудей - понятно… Сколько волка не корми, он в лес норовит! Но наш-то рус?! Надо же… Дышло ему в глотку!
– возмущался один из дружинников.
– Может, оговорил его хозяин?
– высказал осторожное предположение рында Тур.
– Оба они заедино… Нечего кого-то оправдывать!
– зло заключил Еруслан, находящийся тут же, и Клуд поразился его остервенелости.
Что-то неладное творилось в последнее время с приближенным князя Дира, бывшим предводителем шайки разбойников…
«Хотя он и остался таким же разбойником… На его счёту немало загубленных жизней, и не только тех, кому за злодеяния воздаваться должно, но и безвинных. Может, души последних и не дают покоя моему сотоварищу?» - подумал Доброслав.
Отсюда хорошо был виден Днепр, ровный берег которого занимал обширный, огороженный связанными телегами уртон царя Ефраима, а чуть в сторонке, ближе к детинцу, располагалось войско кагана.
Увидев, что на крепостной стене у русов что-то затевается, хазары высыпали из юрт и кибиток и глазели, переговариваясь между собой и показывая руками. Десятник Суграй, стоящий вообще на незначительном расстоянии, приладил к тетиве стрелу, пустил её, но она упала наверху земляного вала, примыкающего к дубовой городьбе.