Наши за границей

Черезъ минуту поздъ тронулся.

XC

10 дорог отъ Вны до русской границы съ супругами ничего замчательнаго не произошло. Жидовъ на станціяхъ, гд они останавливались, было попрежнему много, жиды эти длались все сре и сре, сюртуки ихъ становились все длинне и грязне, постепенно исчезали на нихъ признаки блья, но вообще супруги чувствовали, что уже пахнетъ славянскимъ духомъ. Вмст съ увеличеніемъ числа грязныхъ евреевъ на станціяхъ началъ появляться и славянскій говоръ вперемежку съ нмецкой рчью и съ жидовскимъ жаргономъ. Слышалась чешская, хорватская, польская рчи, малопонятныя для русскаго человка, но все-таки родныя для его уха. Даже въ самомъ позд, въ которомъ хали супруги, существовало уже то, что имется во всхъ русскихъ поздахъ и чему вс иностранныя желзныя дороги должны-бы подражать — это существованіе «уборныхъ» въ каждомъ вагон.

Ночь была проведена супругами спокойно въ вагон; спали они относительно хорошо, и утромъ, проснувшись на зар, съ великой своей радости узнали, что до русской границы осталось зды съ небольшимъ часъ. Утро было пасмурное, октябрьское, холодное, неприглядное, наввающее при обыкновенныхъ условіяхъ хандру, но лица супруговъ все-таки сіяли отъ удовольствія. Они радовались, что подъзжали въ русской границ. Николай Ивановичъ, выпивъ натощакъ, вмсто утренняго чаю, кружку пива, даже напвалъ себ подъ носъ:

«Конченъ, конченъ дальній путь, Вижу край родимый».

— Ты рада, Глаша, что скоро мы будемъ въ русской земл? — спросилъ онъ жену.

— Очень рада. То-есть, вришь, такъ рада, что и сказать трудно, — отвчала та, улыбаясь. — Ужасно надоло. Вс эти заграничные порядки совсмъ мн не понутру.

— А помнишь, какъ ты заграницу-то просилась? Вдь покою мн не давала: подемъ да подемъ.

— Ну, и что-же? Ну, и създили, ну, и посмотрли, ну и есть что вспомянуть, а все-таки у себя дома лучше.

«Когда постранствуешь, воротишься домой, И дымъ отечества вамъ сладокъ и пріятенъ».

— Да, да… Эти стихи и я знаю. Это изъ «Горя отъ ума». Какъ только прідемъ на русскую границу, сейчасъ на станціи выпью б-б-большую рюмку простой русской водки… — протянулъ Николай Ивановичъ.

— Ну, вотъ… У тебя только и на ум, что водка!

— Душенька, да вдь вспомни, сколько времени я съ ней не видался-то! Только въ Женев и удалось попользоваться одинъ разъ, но за то вспомни, сколько содрали-то за нее!

— А я, какъ пріду на русскую станцію, сейчасъ чаю себ спрошу, — сказала Глафира Семеновна и прибавила:- Знаешь, я о чмъ русскомъ заграницей соскучилась? Ты вотъ о водк, а я о баранкахъ. Ужасти какъ баранокъ хочется! Я объ нихъ всюду вспоминала, какъ садилась чай пить, а въ Женев такъ даже во сн видла.

А мелкій дождь такъ и моросилъ. Плакали оконныя стекла вагоновъ, виды длались все неприглядне и неприглядне. Прежняя воздланность земли постепенно исчезала, везд виднлась глина и песокъ, пустыри попадались все чаще и чаще. Пассажиры изъ позда исчезали и ихъ оказалось уже только полтора-два десятка, когда поздъ подъзжалъ въ послдней австрійской станціи. Часу въ восьмомъ кондукторъ отобралъ послдніе билеты изъ книжки прямого сообщенія.

— Скоро прідемъ? — спросилъ его Николай Ивановичъ по-русски.

Кондукторъ понялъ вопросъ и отвчалъ по-нмецки:

— Nach zm"olf Minuten.

— Черезъ двнадцать минутъ? Ну, слава Богу! А за то, что ты понялъ по-русски — вотъ теб на чай, — и Николай Ивановичъ на радостяхъ отдалъ ему послдніе свои пфенниги въ вид нсколькихъ монетъ.

Но вотъ и поздъ сталъ убавлять ходъ. хали совсмъ тихо между цлыми рядами вагоновъ, стоявшихъ на запасныхъ путяхъ. Бродили рабочіе по запаснымъ путямъ. Не взирая на дождь, Николай Ивановичъ отворилъ окно и, высунувшись изъ него, съ нетерпніемъ смотрлъ по направленію къ русской границ. Вдругъ какой-то рабочій громко выругался по-русски, упомянувъ крпкое слово. Николай Ивановичъ вздрогнулъ.

— Глаша! Русскіе ужъ! Русскіе мужики! По-русски ругаются! — воскликнулъ онъ и торжественно црибавилъ:- Здсь русскій духъ, здсь Русью пахнетъ.

Еще минута. Послышался скрипъ и стукъ тормазовъ, и поздъ остановился.

— Пріхали на русскую границу? Ну, слава Богу! — произнесла Глафира Семеновна и перекрестилась.

Перекрестился широкимъ крестомъ и Николай Ивановичъ.

Русскій говоръ уже слышался въ нсколькихъ мстахъ. Виднлись два столба: одинъ съ австрійскимъ гербомъ, другой съ русскимъ. Вбжалъ въ вагонъ носильщикъ и забралъ вещи супруговъ. Супруги вышли изъ вагона и пошли по платформ. Вотъ и станціонное зало. У дверей стоялъ бравый русскій жандармъ и отбиралъ паспорты.

— Русскій человкъ! Настоящій русскій! Голубчикъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ и отъ полноты чувствъ обнялъ жандарма.

1890