Наследие чародея (Изавальта - 1)
Шрифт:
Древо древнее стоит,
А на нем орел сидит...
Воздух в комнате обступал его плотной стеной. Он все сгущался и холодел, пока Калами не стало казаться, что он вдыхает в легкие ледяной туман. Жар-птица тревожно пискнула, почувствовав, что в воздухе появилась одна из двух жизненно важных для нее стихий.
У орла того два глаза,
Хоть и зрение одно...
Веревка стала тяжелой, пальцы - толстыми и неуклюжими. Когда Калами взялся за свое запястье, руки его дрожали.
Так и я с тобою связан.
Врозь нам жизни не дано!
Веревка налилась свинцовой тяжестью, холод стал невыносимым. Ныло все тело, легким не хватало воздуха,
Вместе верить, вместе знать,
Слышать, видеть, понимать!
С этими словами Калами упал на кушетку, растянувшись поперек императрицы, словно усталый любовник.
И вместе они увидели сон.
Калами, как и ожидал, был Аваназием, а Медеан была юной красавицей, на которую только что свалилось бремя власти, омрачив ее лицо тревогой, но еще не лишив ее света разума. Они стояли рядом на склоне холма в золотисто-красном свете уходящего дня. Глаза Медеан были закрыты, и она слегка покачивалась, ибо душа ее была в таком же бессознательном состоянии, как и тело на кушетке.
Калами поднял руку и коснулся ее глаз.
– Проснись, Медеан. Ты спала.
Медеан сонно заморгала, встряхнулась, подняла глаза и увидела того, кого давно мечтала увидеть.
– Аваназий!
– Она, как ребенок, повисла в его объятиях, словно никогда и не слышала о приличиях и этикете.
– Медеан, - нежно пробормотал Калами, легонько проведя рукой по ее волосам.
– Мне приснился сон, Аваназий. Кошмарный сон.
– Медеан игриво оттолкнула его, но ее руки по-прежнему покоились у него на плечах. Она стала рассказывать, и слезы потекли по ее щекам.
– Я была старой, сумасшедшей женщиной, запертой в своем дворце. Я всего боялась - огня, Жар-птицы, своих слуг... А тебя со мною не было. Я убила тебя, Аваназий!
– Она отшатнулась от него.
– Я тебя убила.
– Ты не могла меня убить, - сказал он, накрывая ее руки своими ладонями.
– Зачем? Я бы сам отдал свою жизнь за тебя. Ты ведь знаешь.
– Знаю.
– Она кивнула, но плакать не перестала.
– Но я бы никогда об этом не попросила...
Калами взял Медеан за подбородок, чтобы она взглянула Аваназию в глаза:
– Кто знает, возможно, тебе придется это сделать. Ведь ты императрица.
Теперь уже она оттолкнула его по-настоящему, отвернулась и стала смотреть на долину, что лежала внизу, под холмом. Калами узнал это место здесь была заключена в клетку Жар-птица. Здесь Медеан в последний раз говорила с Аваназием. Здесь должно быть принято решение.
– Я не хочу быть императрицей! Пусть ею будет кто-нибудь другой. Освободи меня от этого.
– Ты действительно этого хочешь, Медеан?
– спросил он, подходя ближе.
– Да!
– Она резко обернулась к нему.
– Всем сердцем. Если не буду императрицей, никто не будет меня обманывать, никто не станет добиваться моей любви ложью. Я буду просто собой, и мне уже не придется жалеть о том, что я появилась на свет.
Калами (в облике Аваназия) покачал головой:
– Я и не знал, что ты так глубоко это чувствуешь.
Она недоуменно на него уставилась:
– Как ты мог этого не знать?! Разве я когда-нибудь говорила что-то другое?
Он пожал плечами:
– Я думал, это просто легкомыслие юности. У всех бывают такие моменты, когда хочется быть кем-то другим.
Медеан стала спускаться вниз по травянистому склону. Ее золотые волосы поблескивали в лучах солнца.
– Мне лгут, и лгут, и лгут -
а все из-за того, кто я, - сообщила юная Медеан зеленой долине.– Вокруг меня одно притворство, потому что я - дочь своего отца. Мной играют, словно пешкой, словно куклой, которая умеет лишь открывать и закрывать глаза. Как же я могу не желать быть кем-то другим?
Калами склонил голову:
– Я могу освободить тебя, Медеан.
– Да?
– Она мгновенно обернулась, вся - внимание.
– Да.
– Заложив руки за спину, он шагнул к ней.
– Это не просто, но возможно.
– Как?
– спросила Медеан.
– Думаю, ты знаешь.
Она недоуменно покачала головой - так наивно, по-детски...
– Тогда я скажу тебе.
– Калами взял ее за руки. Они еще были гладкими и мягкими. Мозоли и шрамы появятся гораздо позже, вместе с годами хранения власти и тайн.
– Вместе с Жар-птицей ты посадила в клетку и саму себя. Самая глубинная часть твоей души связана с этим заклятьем, ты неотделима от него.
Медленно, с неохотой Медеан отняла руки.
– Но я не могу освободить Жар-птицу. Она сожжет Изавальту.
– Да, ты не можешь ее освободить.
– Калами улыбнулся улыбкой Аваназия.
– Но ты можешь отдать ее мне.
– И ты возьмешь ее?
– прошептала Медеан, словно боялась, что слишком громкое слово может спугнуть такое счастье.
Калами поклонился и торжественно произнес:
– Да, Медеан. Расскажи мне, как хранить клетку, и я заберу ее. Ты больше не будешь императрицей. И птица, и государство будут в надежных руках, а ты будешь свободна.
Калами протянул ей руку, руку Аваназия. Как все просто! Предмет мечтаний Медеан, единственный человек, которому она верила, и ее собственные страхи - все сошлось здесь, где она беззащитна. Наконец-то она в его власти, наконец-то!
Но не успел Калами дотронуться до Медеан, как она попятилась:
– Так нельзя.
– Можно. И ты это знаешь. Ну же, Медеан.
– Калами снова придвинулся ближе, протянул к ней руку и стал убеждать ее мягким, но настойчивым голосом Аваназия.
– Если ты действительно этого хочешь - позволь мне снять с тебя непосильное бремя. Ты ведь всегда этого хотела! Так соглашайся скорей.
– Я буду свободна, - зачарованно протянула Медеан и стиснула его руку.
– Я все-таки буду свободна.
Но как только Калами почувствовал прикосновение ее чистой, свежей ладони, он понял: что-то не так. Он уже не был Аваназием. Он был мальчишкой, восьмилетним ребенком, с ужасом глядящим в лицо отца - мрачного, морщинистого человека, сгорбленного тяжелой работой.
– Вздумал надуть меня?
– заревел отец, хватая его за шиворот.
– Думал, я не дознаюсь!
– Нет, папа...
– Ему было больно. Сейчас его будут бить, и будет еще больнее...
– А я-то еще тебя защищал! Хотел сделать из тебя порядочного человека! Но нет, тебе этого мало! Тебе подавай великое прошлое. Совсем уже свихнулся с этим прошлым да со своей местью.
– Папочка, ну пожалуйста, я должен!
– кричал Вэлин. Отец узнал о ночных уроках в сараях и закоулках. Он узнал про гороскоп, кости, кровь и маленький барабан.
– Они нас убивали! Они сотрут даже память о том, какими мы были! Этого нельзя допустить! Мы же были великими! Они нас боялись!
– А кого ты сейчас боишься, гаденыш?
– Отец рывком притянул его к себе, и Вэлин почувствовал запах его дыхания. Отец ухватил его голову и вывернул так, чтобы Вэлин глядел ему прямо в глаза.
– Кого?