Наследие
Шрифт:
При этих словах я достал из ящика стола два револьвера, проверил барабаны и оставил там по одному патрону.
– Вполне равноценный обмен.
– согласилась девушка.
– В конечном счёте я слишком долго за вами гонялась, что бы отказаться от возможности последовать за вами даже в смерти.
– Я восхищён вашим мужеством, мисс.
– мне ничего не оставалось, как отвесить собеседнице лёгкий поклон.
– Тогда жду вашего хода.
За окном сверкнула молния, на секунду озарив комнату яркой вспышкой.
– Итак, у нас ещё пятьдесят минут времени.
– сосредоточила свой взгляд на пистолете Элизабет.
– Я, конечно же, знала, что нужно ждать подобного поворота событий. Исходя из тех сведений, что мне удалось о вас собрать, ваш способ мышления отличается изрядной долей незаурядности в совокупности с дьявольской изобретательностью.
– Но вы всё равно рискнёте.
– заметил я.
– Насколько можно судить из вашего упорства.
– Итак, вернёмся во времена вашего детства.
– вступила в бой за мою жизнь девушка.
– Ведь именно в нём кроется ключ к пониманию того механизма, который был запущен, и по вине которого погибло
– Да, - задумался я.
– и умер он точно в таком же возрасте, что и мой отец, ровно в полночь.
Девушка, облокотилась об стол, наклонившись вперёд и подтверждающее кивнула.
– Но, даже если взять эту теорию как правдоподобную, - произнёс я.
– То почему дом пытается теперь убить меня?
– О, это совершенно интересный парадокс с точки зрения такой науки, как психоэзотерика.
– улыбнулась Элизабет.
– Если расценивать дом как живое существо, то вы некоторое время подсознательно являлись для него своим рода "дрессировщиком" и "катализатором" всей этой реакции. Он насыщался вашей негативной энергией и затем избавлялся от причин вашей апатии и депрессии, пытаясь облегчить тем самым собственные страдания, которые так и не прекратились после смерти ваших родственников. Тогда поместье, как уже эволюционировавшая психоэнергетическая сущность осознала, что главным раздражителем для неё являетесь именно вы и ваша жизнь, которую вы так ненавидели всеми фибрами своего сознания. И вот дом пришёл к выводу, что пора от вас избавиться.
– К сожалению, пока я не вижу причин, что бы воспрепятствовать ему.
– Значит самое время перейти ко второму этапу моей игры.
– взглянула на часы собеседница.
– У меня осталось на это тридцать пять минут.
– Приступайте, миледи.
– сел я на стул.
– Изначально, как мне кажется, проблема кроется в вашем травмированном и неприспособленном к этому жестокому миру подсознании.
– заметила Элизабет.
– Ещё с детства вы считали, что никому по-настоящему не нужны и никто не испытывал к вам никакой любви. Не буду спорить: правда это, или же так только казалось, но всё это заставило вас серьёзно замкнуть в себе все эмоции на весь остаток жизни. Мало того, вы стали считать, что ваше состояние самое что ни на есть нормальное. Согласна, подобное отрешение от досадных пороков наших соплеменников закалило вас, и даже сделало гораздо более чистым душой. Только вот эта душа оставалась совершенно без чувств: пустой и холодной, как февральский лёд на тихой глади озера. Я, по своей тогда ещё детской наивности, хотела попытаться заполнить эту пустоту, а вы не замечали этих несмелых проявлений внимания.
– Замечал.
– тихо произнёс я, подняв взгляд на гостью.
– Только виду не подавал. Даже сам не знаю почему.
Девушка немного приподняла одну бровь, внимательно слушая меня.
– Я ведь теперь всё припоминаю: как вас первый раз увидел, как вы постоянно подглядывали за мной, не осмеливаясь заговорить,
несмотря даже на частые приглашения от моего отца погостить у нас.– с печалью в голосе говорил я.
– Уверен, он был великим человеком и видел, как мне одиноко, а потому желал, что бы у кого-то появилась возможность проникнуть в мой внутренний мир. А я отвечал на все добрые дела лишь ненавистью, эгоизмом и непониманием того факта, что у родителей просто не было времени на меня.
– Но ты ведь ненавидел не только его.
– напомнила собеседница уже открыто переходя на "ты", провоцируя, тем самым, и меня на смягчение тона.
– Верно.
– кивнул, тяжело вздыхая.
– Жаль, что я понял это слишком поздно. Хотя жалеть о чём-либо глупо, что сделано, то сделано.
– Почему же?
– доброжелательно улыбнулась Элизабет.
– Во всех чувствах нужно знать меру, это верно, но не стоит ни одним из них пренебрегать, пусть даже эмоция эта негативна. Главное - контроль.
– Мы сейчас рассуждаем о вещах мне очень смутно ведомых.
– развёл я руками.
– Всё, что ты сказала этим вечером, было истинной правдой, и отрицать это выше моих сил, но нашей жизни осталось всего лишь двадцать минут.
– Значит я ещё недостаточно убедила тебя и всего-то.
– устало размяла шею мисс Вайнкерс.
– Но отступать нельзя.
– Твоё упорство меня действительно поражает.
– я встал и прошёлся по комнате.
– Может, позволишь и мне попытаться описать твой психологический портрет и жизненный путь более детально?
– О, право, не стоит, милорд.
– тоже поднялась с места Элизабет, подойдя к окну.
– Сегодня ты в роли слушателя и моя забота тебя развлекать. Потому позволь мне самой всё рассказать, что бы мы не гадали на кофейной гуще. Да, ты в чём-то прав: мой жизненный путь похож на синдром Аделии, но этому, как и вашему психологическому расстройству есть вполне рациональное объяснение. Можешь верить, а можешь, нет, но моё детство было не менее одиноким, чем твоё. Отличалось оно лишь тем, что вместо книг я посвящала своё время долгим прогулкам по живописной округе, приобщаясь к гармонии природы. Деревенские дети считали меня чокнутой, а мать с отцом вечно ругали за то, что у меня в голове лишь фантазии, и нагружали домашней работой, дабы избавить меня от ненужных в их понимании мыслей. Но я все равно постоянно сбегала из дому, часами любуясь бушующим у скал морем и чёрными тучами, несущимися по небу как вороные кони. Меня всегда привлекала эта необузданная сила стихий, которым, если можно так выразиться, я даже поклонялась, считая их проявлением божественной силы. Но затем мне открылся другой мир: тот, в котором жил ты. Это было тихое и спокойное место, в котором царил абсолютный порядок и какая-то удручающая цикличность. Две эти разные среды как будто бы столкнулись в моей голове, и вскоре я поняла, что созерцание того, как ты читаешь, значит для меня не меньше, чем общение с природой. Мне бы хотелось придумать какую-то новую стихию и назвать её твоим именем. Но теперь я даже не знаю, какая бы из них подошла под стать твоему характеру, столь непостоянному и загадочному. Может быть, космос во всём его величии и глубоком безразличии к мелким бедам человечества. Он, как и ты, больше созерцатель, хотя иногда бывает и творцом, и разрушителем. Если бы ты попросил меня назвать те причины, которые заставили меня так безрассудно разыскивать тебя, то я не назову чётко ни одной. Мной действительно руководила лишь одна пульсирующая в голове мысль: должна! Это не было каким-то наитием сверху, не было той любовью, о которой все кругом говорят, не было и тем синдромом Аделии, это было чистым детским интересом, наивностью и мечтой. Своеобразной верой в тот образ, который я себе придумала и который перенесла на тебя. Конечно, это может показаться немного сентиментальным, но так и было. За те годы, что мне довелось провести в поисках, я вдруг чётко осознала, что мы как два разных полюса одной планеты - должны постоянно быть в равновесии и дополнять друг друга. Возможно, что проклятье, которое висит над тобой, до сих пор ещё действует лишь потому, что мы потеряли это равновесие, в виде той призрачной духовной связи, и не смогли его восстановить. По большей части из-за твоей прежней ненависти к своему существованию и моих страхов перед тобой. Но мне довелось пройти через многое, познав психологию, философию, эзотерику и много других весьма сомнительных наук, что бы перебороть себя и теперь, наконец, заплатить за свои ошибки.
– И за мои тоже.
– подошёл я немного ближе к девушке.
– Осталось десять минут, а меня всё ещё гложут сомнения. Боюсь, что рассвет для нас может не настать.
– Я готова к этому.
– спокойно произнесла собеседница.
– Может даже гораздо больше, чем ты.
– В самом деле?
– удивился я.
– И ты совершенно не боишься?
– Боюсь, - немного опустила взгляд Элизабет, проведя кончиком указательного пальца по холодному дулу револьвера.
– Но есть вещи, которые сильнее страха.
– А мне казалось, что ты, как психолог, придерживаешься совершенно иной точки зрения.
– улыбнулся я.
– Видишь ли, Ричард.
– проникновенно взглянула на меня девушка.
– Образование у меня и правда психологическое, но не стоит, какой бы ты профессии ни был, отрицать того, что велит тебе сердце.
– И что же оно тебе велит?
– поинтересовался я.
– Оно велит, и всегда велело, что мне нужно идти за тобой.
– тихо ответила Элизабет.
– Я всегда чувствовала, что где бы ты ни был, нуждаешься в моей помощи.
Впервые за всё время нашего разговора повисла минутная пауза, которая, по ощущениям, длилась гораздо дольше.
– Но мне так думается, что это было не единственное ощущение или даже чувство, которое заставляло тебя так долго меня преследовать.
– нарушил я молчание.
– Конечно, первая причина не настолько сильная, что бы заставить меня жизнь свою отдать, лишь бы помочь тебе.
– согласилась гостья.
– Но говорить о любви в подобной ситуации глупо - ты даже не знаешь что это такое, а я не могу точно утверждать, что в моём понимании это именно она. Хотя сердце мне настойчиво твердит, что всё-таки любовь.