Наследница для Чудовища

— Собирай Ларискины ползунки. Мы возвращаемся домой.

Эмин по привычке командует, не поднимая на меня глаз, любуется дочерью. Невольно напрягаю подбородок и губы.

— Ты хотел сказать вещички Камиллы? Согласись это имя красивее, чем придумал ты?

Тоненько возражаю и вжимаю голову в плечи.

Эмин резко поднимает глаза и недовольно щурится. Он уже четвертовал меня мысленно, потом кремировал и, наверное, развеял прах на берегу холодного моря.

Быстренько разворачиваюсь и семеню из потайной каморки в большую комнату. Слышу за спиной тяжелые уверенные шаги и как скрипит пол под берцами Эмина.

— Конечно. Олесенька.

— Конечно! — Взвизгиваю, а сама беру пакет и подхожу к коробу.

— Коне-е-е-чно…

— Конечно-конечно!

Мокрыми ладошками скидываю одежки дочери, искоса наблюдаю за Эмином. Здоровенным бойцом, что замер по центру и наверняка разозлен моей непокорностью.

Эмин рявкает:

— Олеся, блять.

А я пищу:

— Не выражайся при ребенке!

Собрав пожитки дочери, наспех одеваюсь и кладу в багаж несколько личных тряпок. Я купила их на городском рынке за копейки. Пришлось экономить, пока мы находись в укрытии. Пережидали войну между мужчинами. Я хотела покоя и стабильности, больше никогда не видеть крови. Однако, где-то в глубине души всегда знала, что рано или поздно Эмин нас отыщет. Где бы мы ни спрятались.

Накидываю легкую ветровку, говорю Эмину положить дочку на диван, чтобы я могла укутать ее в плед, но отец желает заняться этим лично. Укладывает малышку, расстилает мягкую ткань и присаживается подле на корточки:

— Ручки по швам, Лариска. Нет, не вверх, а вниз. Лариска? Перестань сикатить ногами. Вся в мать…

Тихонько хихикаю, наблюдая со стороны. Эмин никогда прежде не имел опыта с детьми и сейчас немного растерян. Годовалая доченька — это вам не спортивный наемник из армии преступников, которой привык распоряжаться Эмин. И подчиняться его указам она не намерена. Я улыбаюсь и все-таки порываюсь на подмогу.

— Не волнуйся так. Она не хрустальная. Вот, смотри, аккуратно прижимаешь ручку к животу и сверху накидываешь уголок пледа. Потом другую. Это несложно и…

— Олесь.

— М?

— Сегодня самый счастливый день в моей жизни. Я обрел семью…

— Ох… Эмин…

— Не перебивай. Я говорю, что обрел семью. Самый счастливый день. Сечешь? Теперь без выкрутасов, Якутка. Пожалеешь.

— Да, мой генерал!

Видеть строгую гримасу Эмина одно удовольствие. И для полного релакса мне необходимо ознакомиться с доказательствами, про которые рассказывал Эмин, убеждая в гнилости Хамаровых. Тогда уж точно успокоюсь.

Я беру доченьку на руки, пока боец выключает электрический генератор, тащит наши пакеты и запирает избу на ключ. Прохладный воздух закрадывается под ветровку, освежает, вызывает легкую дрожь.

Эмин распахивает дверцу своего кроссовера и помогает нам уместиться на заднее сиденье. Сам занимает водительское место, заводит мотор, недовольно сопит, пробуксовывая по бездорожью.

Обнимаю дочь, верчусь по сторонам, прощаясь с деревенскими потемками. Я не особо шла на контакт с местными жителями, только здоровалась при встрече. В Новых Мошонках все какие-то угрюмые и нелюдимые. Затихли по своим дворикам, носа не показывают на улицу.

Странно, конечно, я же вроде как была в доме матери, но ни одной фотографии, упоминаний о хозяйке или обо мне не нашла. Только хлам и личные безделушки, впрочем, серебряный кулончик я забрала себе на память.

Мы двигаемся из деревни к трассе, а потом, стало быть, к частному аэродрому. Эмин молча сжимает руль, а у меня на сердце неспокойно.

То и дело бросает в жар, ведь я успела совершить авантюру, которая вряд ли понравится Громову. Переписав рудник на дочь, я не только поставила ненавистного лидера перед выбором между честью и алчностью, но и узаконила права в пользу отца Камиллы.

Набираю воздухом легкие и решаюсь на разговор, когда наша машина уже миновала середину пути:

— Что теперь с нами будет Эмин? Как отреагирует Громов на переделку документов?

— Только сейчас об этом подумала? Ну… Лариску точно не обидят.

— Ты специально, да? Запугиваешь меня, да?

Возмущаюсь, постукиваю дочь кончиками пальцев, убаюкиваю. Я вижу, как сияют глаза Эмина. Он постоянно подсматривает за нами через зеркало заднего вида. Я таю, если задерживаюсь на его взгляде дольше секунды, поэтому отворачиваюсь, чтобы не терять бдительности.

Я хочу довериться Чудовищу и наконец расслабиться, но сделать это по щелчку никак не получается.

— Кстати, о документах, Олеся Викторовна, дай-ка взглянуть на них?

Эмин не сводя глаз с дороги, крепко держит руль, тянет вторую руку ко мне.

Ой-ой… В отличие от моего старого паспорта, надежно хранившегося в сейфе Айхана, все бумажечки на дочь были у меня в доступе, чтобы не вызывать подозрение у окружающих. Я же мать. А вдруг нагрянет проверка из опеки или мало ли что?

Брат боялся огласки и думал, что поступает правильно, оставив документы у меня. Все равно у него было все под контролем пока не явились черные псы Громова. Во главе отца нашей маленькой девочки.

Я расстегиваю молнию на сумке и уже предвкушаю негодование Эмина. Выуживаю свидетельство о рождении, подаю мужчине. Он включает свет в салоне и мельком проходится по печатным буквам. Я вижу, как Эмин хмурит брови, как у него краснеют кончики ушей. Он злится.

— Кун… кто?

— Дочь записывал Айхан, пока я была в роддоме. По документам она Куннэй. Так решил брат.

— Я ему ебало разобью. Куннэй, это вообще, что такое?!

Теперь краснею я.

— Не то, о чем ты подумал. Куннэй означает солнечная.

Эмин фыркает и отшвыривает листок в сторону.

— Не годится. Нужно переделать. — Эмин сердится, но через секунду говорит тише. — Как там Лариска?

— Уснула.

Очень напористо берет бразды правления Эмин. С таким мужчиной будет сложно, но я знаю, как растопить сердце Чудовища. Он плавится от моей ласки, он пойдет на уступки, если я буду с ним нежной.

На горизонте виднеется взлетно-посадочная полоса. Я возвращаюсь в город, где началась наша с Эмином история.

Выхожу из кроссовера и удерживая доченьку, поднимаюсь по трапу. На страшных наемников, что подчиняются Эмину, внимания не обращаю. Топаю по борту, присаживаюсь на удобное кресло рядом с кабиной пилота. Эмин складывает пакеты на верхнюю полку и умещается напротив.

— Ты разжигаешь во мне огонь, Олеся Викторовна, тебе следует быть осторожной, чтобы не обжечься.

— Я не боюсь пламени, ведь главная искорка его сейчас спит у меня на руках. Наша дочка — плод твоей страсти.

Эмин приподнимает бровь и недоверчиво щурится, будто сканирует меня насквозь. Вальяжно откидывается на спинку кресла, до сетки вен он сжимает свою ручищу в кулак, а потом расслабляет.

— Снова хитришь?

— Была бы другой, пристрелил меня уже на второй день знакомства. Так?