Наследник фаворитки

Кинофильм тете понравился. Всю дорогу домой она вздыхала и кхекала. А наутро Алик был щедро вознагражден за вчерашнюю потерю, с которой никак не мог смириться. За завтраком тетя вдруг с наивностью институтки спросила в упор, без предисловий и околичностей, как она всегда спрашивала, очевидно считая его ребенком:

— А есть ли у тебя мотоцикл, голубчик? Или, как это по-современному? Мотороллер?

У Алика перехватило дыхание: «Ничего себе подарочек! Во дает фаворитка! По-княжески».

Он встрепенулся, просиял, словно молодой месяц:

— Ах, тетя, я давно мечтаю о нем. Вы как в воду смотрите. — И вкрадчиво добавил: — Кабы я мог, купил бы «Москвич».

Тетушка одобрительно кашлянула. Алик замер в ожидании.

— Ну вот что, — вновь заговорила бесцветным скрипучим голосом тетушка. Лицо ее было непроницаемо, как африканская маска. — Когда ты будешь уезжать, я подарю тебе на покупку мотороллера сто рублей. Я твердо решила, так что не отказывайся и не отговаривай меня. Ты был очень внимателен и мил. — Слабая улыбка тронула узкие, темно-лиловые полоски ее губ. — И, пожалуйста, обещай, что будешь ездить на нем осторожно.

Меньше чем за сутки она наносила ему второй мощный, прямо-таки нокаутирующий, потрясший его до основания удар. Алик вздрогнул. Глаза его крутанулись в глазницах. Собрав в кулак всю волю, он выдержал, но так расстроился, что даже слезы выступили на глазах. Тетя, разумеется приняла их за знак благодарности. Едва Алик, еще не до конца овладев собой, запинаясь, начал благодарить, как тетя царственным жестом остановила его:

— Не надо, не надо. Я же сказала — благодарить не надо. Это от души. А завтра утром мы пойдем с тобой в ателье на примерку.

— На какую примерку? — пролепетал окончательно обалдевший Алик.

— Гм… Какую? — проворчала старуха, кокетливо глянув на него. — Самую обыкновенную. В ателье высшего разряда. Я заказала себе два новых платья. Да не забудь напомнить, голубчик, чтобы я купила коробку самых лучших конфет. Закройщицы, они народ капризный. — Она искоса глянула на него прищуренными хитрющими глазками и хихикнула. — Как видишь, я еще не собираюсь на тот свет. Мне и на этом неплохо живется.

— Браво, тетя! — наконец-то овладел собой Алик. — Я просто преклоняюсь перед вами. У меня есть знакомый — дамский портной. Изумительно шьет. Вы были бы в восторге. Хотите, я вызову его сюда? Он с удовольствием приедет.

— Нет-нет, не надо, — поспешно остановила его тетка. — Это будет слишком накладно. Раньше, конечно, я могла себе позволить такое.

— Не беспокойтесь, тетушка, это не будет стоить вам ни копейки. Ведь он мой лучший друг, — загорелся Алик.

— Откуда у тебя такой друг? — удивилась тетка. — Какой-то дамский портной…

— Мы учились в одном классе, — нашелся Алик.

Утром, после завтрака, когда они собирались на примерку, в прихожей раздался резкий длинный звонок. Алик и тетя замерли от неожиданности. За все время, сколько здесь жил Алик, к тете позвонили первый раз — она была нелюдима, чуждалась визитеров.

Пользуясь возможностью улизнуть, Алик поспешно направился в прихожую, открыл дверь. Как видно, злой рок с упрямой, бессмысленной, жестокой беспощадностью преследовал его по пятам.

За дверью на лестничной площадке стоял, широко расставив ноги, серый, насквозь пропыленный, ободранный Юраша. Стоял и жалко улыбался. На голове у него была круглая шапочка с козырьком. И — о наглость! о неслыханное нахальство и беспредельный цинизм! — он отрастил себе дурацкие, с редкими, торчащими щетинками усы. Впрочем, половина правого уса вообще отсутствовала, придавая лицу до крайности подозрительный вид.

— Алик, прости, — начал он тонким вздрагивающим голосом, подмигивая и дергая головой. — У меня беда. Выручай, друг.

— Милостыню не подаем, — ошарашивая до беспамятства Юрашу, вдруг рявкнул во весь голос Алик. Из глаз его вылетели молнии, испепеляя непрошеного гостя.

— Алик, это я, Юраша, — испуганно забормотал тот. — Это я, твой друг. У меня беда, несчастье. Выручай…

— Вам, кажется, ясно сказали, милостыню не подаем! — снова ледяным, свистящим от возмущения тоном прогремел Алик. — Сволочь, — зашипел он, наклоняясь к лицу отпрянувшего Юраши. — Что я тебе писал? Приходи днем в городской сад. Там встретимся… Убирайся отсюда, чертов босяк! — снова громко закричал он и, повернув растерявшегося Юрашу за плечи к себе спиной, дал ему в зад могучий пинок. Счастье Юраши, что Алик был обут в домашние тапочки.

…Примерка в ателье продолжалась битых два часа. Тетка оказалась невыносимой привередой и, мало того, вовлекла и Алика в обсуждение разных портняжных штучек-дрючек. Исполненный усердия, он деликатно давал советы, проклиная в душе старуху. Только после обеда ему удалось улизнуть на свидание с Юрашей.

— Тебя надо судить сразу по трем статьям, — сердито говорил Алик, протыкая прутиком один за другим желтые листья на земле у скамьи.

— Почему? — дерзко спросил Юраша, глядя прямо в глаза приятелю. В трудные минуты жизни глаза его смотрели, как у всех людей, прямо.

— Ты совершил три проступка. Украл. Испохабил мою идею. Во-вторых, приехал сюда и, в-третьих, — и это, заметь, самое непростительное! — впутал в наши дела милицию. Убил бобра, называется. Ну?

Юраша молчал, ибо ему нечего было сказать в свое оправдание.

— А где, кстати, угнанный мотоцикл, усатый красавчик? Он нам может пригодиться.

— Я выбросил его, — понуро сказал Юраша, непроизвольно втягивая голову в плечи. — Мотоцикл — улика. Они могли записать номер. Я его не угнал, а просто взял у кого-то напрокат.

— Ай-ай-ай, — сокрушенно причмокнул языком Алик, — какая гениальная логика! Они могли записать номер, поэтому надо выбросить весь мотоцикл. А почему же вы, господин перестраховщик, не выбросили заодно и свою пустую голову? Ведь ваша физиономия с оторванным усом еще более веская улика.

— Усы я сбрею.

— Ах да… Усы он сбреет… А чем же вы будете прельщать легкомысленных женщин? Ведь они по вашей пошлой роже сразу же догадаются, что вы законченный дебил, то есть дегенерат. Извини, я оговорился. Нет, ты не законченный, ты недоразвитый дегенерат шизоидного типа. Врезать бы тебе пару раз по усам дохлой кошкой. Но, боюсь, тебе и это не поможет.

— Еще одно оскорбление — и я выбью тебе зубы, — Юраша усиленно задышал, и пористая кожа на его скулах покрылась румянцем. — На Севере за одно слово «козел» отрубили бы голову…

— Скажите пожалуйста, испугался! — мягче произнес тонкий психолог Алик. — Ладно, так и быть. Прощаю лишь потому, что у меня безвыходное положение. Не пойду же я доносить на тебя. А теперь обсудим наши планы, которые ты едва не погубил своим безрассудным поведением. Знаешь ли ты, щучий сын, что я вместе с этим призраком пою старинные романсы?