Наследник

– Надо, Леша, надо. Жизнь такая!

Рыкнул мотор, «ЗИМ» покатился вверх по дороге, пегий жеребец тоскливо заржал ему вслед. Ехали в молчании и вскоре поднялись к невысокому перевалу. Слева, километрах в восьми, красовалось озеро Кизыл, поражавшее дикой первозданной прелестью: овал прозрачно-розоватых вод в обрамлении серых и бурых утесов, поросших кое-где кустарником и мхами. Одна скала была особенной, намного выше остальных, светлой, почти беловатой, гладкой и остроконечной – Ак-Пчак, что по-турански означало белый нож или клинок. На вершинах и склонах утесов тут и там виднелись смотровые площадки, а в дальнем конце, где к озеру подходила главная дорога из Ата-Армута, высились краснокирпичные корпуса гостиничного комплекса и гнил на воде плавучий ресторан-фрегат. Повсюду – безлюдье, тишина и запустение…

Ниже озера лежала зеленая долина с целебными источниками, санаториями, кумысолечебницами, парком, летним театром и сотней-другой двух – и трехэтажных домов, стоявших ровными рядами вдоль десятка улиц. Райцентр Кизыл дремал в сонном оцепенении, лишенный людских голосов, смеха, музыки, гуляющих пар – словом, всего того, для чего был создан в эпоху братства народов и торжества социализма. Только далекая перебранка собак да редкий вопль ишака нарушали безмолвие.

– Заедем? – спросил Перфильев.

– А на кой черт? – Оттянув рукав рубашки, Каргин взглянул на часы. – Десять ноль семь… Торопиться надо!

– Вон дорога. Наверное та, что нам нужна…

Рудик прибавил газа, и они покатились с перевала вниз, к тройной развилке и нескольким домикам, обмазанным глиной и окруженным садами и огородами. На развилке торчал покосившийся столб, с которого свисали указатели с полустершимися надписями, дружно направленные в землю. Дима зашелестел картой, но Каргин, заметив сидевшего у обочины старика, приоткрыл дверцу и крикнул:

– Эй, отец! Не подскажешь, где тут дорога в Таш?

Старик поднялся и, опираясь на палку, шагнул к машине. Было ему за восемьдесят, по темно-коричневому лицу стекали к бороде глубокие морщины, губы ссохлись и потрескались, старый линялый халат болтался на нем, как на вешалке. Глаза, однако, казались живыми, и говорил он по-русски почти без акцента.

– Средняя дорога в Таш, сынок. – Он наклонился, заглядывая в лицо Каргину. – Не нужно ли вам чего? Курага есть, урюк, изюм, сушеные груши… Купите, дешево отдам…

Честная бедность, понял Каргин. Честная бедность, скудная старость – может быть, голодная, изюм и урюк не хлеб, не масло, ими не проживешь… Задвинув под сиденье лежавший в ногах автомат, он отворил дверцу пошире.

– Курагу возьму, ата. Еще изюм, килограммов по десять того и другого.

– Куда нам столько, – пробурчал Перфильев. – Да и зачем?

– Глюкоза и витамины, – пояснил Каргин. – Неси, отец!

Старик заторопился к ближней мазанке, притащил один увесистый мешочек, потом другой.

– Чем расплатиться? – спросил Каргин. – Рублями, долларами или таньга?

– Таньга. Рубли отнять могут, а за доллары и вовсе голову снесут… Много даешь, сынок, не надо столько, я не нищий, я…

Каргин запустил пятерню в мешок, выгреб горсть изюма, попробовал, причмокнул. Потом сунул старику ворох разноцветных бумажек с портретами туран-баши.

– Бери, отец, бери… изюм у тебя как мед… Опять же дорогу ты нам показал…

– Разве за это берут? – Старик вздохнул, но деньги все-таки принял. – А кто вам нужен в Таше? Если знаю, подскажу.

– Азер Федор Ильич, бывший полковник. Улица Ходжи Насреддина, семнадцать. Приятель моего отца.

– Ферхад-батыр? – Седые брови старика взлетели вверх. – Так Ферхад в Таше больше не живет, к нему по левой дороге надо, выше в горы! Километров двадцать, и там, за ущельем, будет его ерт. [20] Луга там большие, луга Бахар, Весенние по-нашему. На лугах у Ферхада… как это по-русски? – Он поднял взгляд к небу. – А, ферма! Гусей разводит Ферхад-батыр, еще индеек и очень больших птиц, названия не знаю, только лягаются сильней коня. Знакомы мы с Ферхадом… Привет ему передавайте!

20

Ерт – двор (тюркск.).

– От кого?

Старик гордо выпрямился, глаза его сверкнули.

– От Нияза Бикташева, батальонного разведчика, снайпера, ветерана! Героя труда, орденоносца! Орден Славы, орден Ленина, два Красных Знамени, Звезда! – Глаза его вдруг потухли, он махнул рукой. – Езжайте, сынки… Что старое вспоминать? Кому это сейчас интересно?

– Нам интересно, – сказал Каргин, вылез из машины, вытянулся, щелкнул каблуками и вскинул к виску ладонь. Потом сел и молча хлопнул Рудика по плечу.

Машина свернула на левую дорогу.

– Героический старик, – после долгой паузы молвил Перфильев. – Орден Славы за фу-фу не давали… Надо будет еще у него кураги купить.

Дима, поерзав на сидении, повернулся к расположившимся сзади отцам-командирам.

– А про каких птиц этот Нияз толковал? Большие и лягаются сильней коня… Страусы, что ли? Чудно!

– Не чудно, а очень даже разумно. Страус птицы мясистая и с перьями, – с глубокомысленным видом возразил Перфильев. – Весит не меньше барана, и яйца у нее – во! – Он изобразил руками нечто размером с футбольный мяч. – Я так понимаю: если уж сделался человек гусезаводчиком, то все равно должен расти над собой и двигаться по пути прогресса. А это значит – больше мяса, больше молока и пуха! В общем, от гусей к индюшкам, от индюшек к страусам.

Асфальт кончился, началась грунтовка, по обе стороны которой лежали каменные россыпи с торчавшими меж серых и коричневатых глыб кустами. Тракт, однако, был ухоженным и наезженным, без ям и колдобин, с примыкавшими к нему тропинками: одни уходили в заросли шиповника и акации, другие извивались среди камней, взбегали на склоны слева и справа от дороги и пропадали за изрезанной линией утесов. Откуда ни возьмись навстречу выпрыгнул ручей, забурлил шагах в двадцати от обочины, превратился через пару километров в мелкую быструю речку; солнечные лучи играли в воде, серебрили прозрачные струи, галька поблескивала голубыми и розовыми огоньками. Потом дорога пошла вверх, горные склоны придвинулись к ней, стали голыми и обрывистыми, речка сузилась и потемнела – нависшие над нею скалы закрывали солнце.

– Кажется, ущелье, – произнес Рудик, сбрасывая скорость. – Старик о нем говорил.

– Хорошее место для засады, – добавил Перфильев и потянулся за автоматом. Однако не успел он просунуть ствол в окно, как откуда-то сверху раздался окрик:

– Трр! Тормози, приехали!

Приказ подтвердила пулеметная очередь – пули звонко зацокали по камням в метре от бампера «ЗИМа».

– Это что ж такое получается? – возмущенно фыркнул Рудик. – То деревья поперек дороги, то из пулемета шпарят! Прямо кино, «Белое солнце пустыни»!