Наследник

– Увидишь Джавдета, не трогай его, мне оставь, – сказал Каргин и вылез из машины.

– Кто такой? – крикнули из-за скал.

– Гости. К Азеру Федору Ильичу.

– Не ждет он гостей. Поворачивай, чуян, [21] пока башка целый!

– Мы дорогие гости, – пояснил Каргин. – Я сын его друга и сослуживца.

Наверху замолчали, потом с трехсекундными паузами громыхнули три выстрела.

– Карабин, – со знанием дела заметил Перфильев. – СКС-45, [22] калибр семь шестьдесят два. Древняя штука, однако надежная. Не в нас стреляют, сигнал подают.

21

Чуян – чугунная башка (тюркск.).

22

СКС-45 – карабин с магазином на десять патронов, калибром 7,62 мм, разработанный в 1944 г. и принятый на вооружение в 1949 г.

Наверху затихло, но минут через семь-восемь в дальнем конце дороги послышалось громыхание и навстречу «ЗИМу» выехал бульдозер. Нож его был приподнят, кабина обшита стальными листами, и справа торчал из нее внушительный ствол, не пулемет, а что-то вроде РПГ-7, [23] полностью снаряженный и готовый к действию. Бульдозер остановился на расстоянии прицельной стрельбы, ствол дернулся и замер, уставившись «ЗИМу» прямо между фар.

– Серьезный знакомец у твоего батьки, прямо на танке разъезжает, – сказал Перфильев, тоже выбираясь из машины. – Ты, Леха, сделай что-нибудь, а то нас в клочья разнесут.

23

РПГ-7 – гранатомет калибра 40 мм., калибр гранаты – 85,7 мм.

Каргин двинулся к бульдозеру с поднятыми руками.

– Стой, где стоишь! – громыхнул густой бас. – Что-то мне рожа твоя знакома, парень… Ты как отыскал меня? И сам откуда? Не из налогового департамента? А может, из земельного? Тогда поворачивай оглобли! Тут я – туран-баша!

– Алексей меня зовут, сын генерала Каргина, с которым вы в Панджшере воевали, – представился Каргин. – С приветом к вам от отца и от Нияза Бикташева. Бикташев нам дорогу и показал.

– Это другой разговор. – Нож бульдозера опустился, дверца приоткрылась и на землю спрыгнул человек в туранских шароварах, халате и мягких сапожках. Был он лет шестидесяти, дородный и рослый, с могучими грудью и плечами и бритым загорелым лицом. Пухлые губы, серые навыкате глаза, рыжеватая, без седины шевелюра, внешность добродушного медведя… Взгляд, однако, был острым, как у снайпера в поисках цели.

– Значит, ты сынок Николая? – прогудел Азер. – Масть светлая, но чем-то похож… я и вижу, как будто знакомый, и выправка отцова… Офицер?

– Капитан в отставке. Служил в спецподразделении «Стрела», потом во Французском Иностранном Легионе.

– А этот кто? – Азер вытянул мощную руку к Перфильеву.

– Влад Перфильев, тоже капитан и тоже из «Стрелы».

– Так ее, я слышал, расформировали.

– Мы все равно из «Стрелы», – упрямо повторил Каргин.

– Что ж, преданность флагу, даже потоптанному, заслуживает уважения. Шагай сюда, капитан Перфильев, – полковник помахал Владу. – Пешком пойдем, тут недалеко, а техника пусть в авангарде едет. Ты, Алексей, про отца расскажешь, пообедаем, выпьем, хозяйство мое посмотрите… Надеюсь, с ночевкой ко мне? Гость в дом, бог в дом… конечно, если гость желанный.

– С ночевкой не получится, Федор Ильич, – сказал Каргин. – В шестнадцать ноль-ноль должны быть в Армуте.

– Ну, а сейчас одиннадцати нет. Успеем хотя бы за столом посидеть. – Азер повернулся к бульдозеру и рявкнул: – Гришка! Домой гони и скажи матери, чтобы в беседке на стол собирала! Как для командующего округом – индейка, форель, фрукты, вино! Живо!

Бульдозер с грохотом развернулся, «ЗИМ», повинуясь знаку Каргина, покатил следом. Азер, увлекая за собой гостей, шагал широко, и, одолев едва ли сотню метров, они очутились перед блокгаузом, запиравшим выход из ущелья. Был он куда солидней укреплений, виденных Каргиным на Иннисфри – колючая проволока в три ряда, мощные бетонные блоки, сварные конструкции, пять амбразур, а в них торчат стволы немалых калибров. За этой цитаделью раскинулся широкий горный луг, окруженный скалами, с речкой и тремя искусственными водоемами, с накатанными дорогами, разбегавшимися во все стороны. По этой луговине, уходившей вдаль километров на десять, были разбросаны дома и сараи, птичники, овины и конюшни, огороженные заборами и металлической сеткой загоны, и всюду копошились люди, кто с лопатой и вилами, кто с тачкой, а кто на сенокосилке или на тракторе. Левее местность поднималась, и там, на склоне невысокого холма, стояла деревенька, а перед ней по всем правилам военного искусства были отрыты окопы и траншеи полного профиля. Посередине – блиндаж, рядом три или четыре миномета, на флангах – пулеметные гнезда.

Азер повернул к холму. На лице его сияла улыбка, руки непрерывно двигались, указывая на строения и загоны; гулким басом он то расспрашивал Каргина об отце и матери, то разъяснял, где тут что: там – плодовый сад, а перед ним форелевые пруды, тут – гараж, и в нем четыре трейлера, здесь, за этой изгородью, первый индюшачий батальон в пятьсот штыков, а вот подальше, где земля белым-бела, кормится гусиная бригада, крутые забияки числом две тысячи двести. Ну, а у самых скал – особое место и главная гордость: страусы, пока не больше взвода, но – помогай аллах! – со временем, глядишь, размножатся. Хороший человек за ними смотрит, Ибрагим-ака, бывший сотрудник столичного зверинца.

Под эти разговоры они подошли к блиндажу и перекидному мостику над траншеей. Из укрытия выскочил парень с темными раскосыми глазами, лихо взял под козырек и доложил, что все спокойно и служба идет своим чередом. Азер кивнул:

– Свободен, Пак! – Затем повернулся к гостям: – Кореец, из местных. Тут у меня всякой твари по паре – и корейцы, и туранцы, и узбеки, ну и, конечно, русские с украинцами. Даже один бурят затесался, кузнец, подковы делает, каких в Москве не сыщешь. Ветераны-афганцы тоже есть… – Полковник помрачнел и тяжело вздохнул: – Солдаты, бывшие лучшие бойцы, забытые Россией… как и я сам…

«Как и мы», сказал себе Каргин, осматриваясь с любопытством.

Люди в деревне и правда были разные, всяких мастей и обличий, и все здоровались с Азером уважительно, но без подобострастия. Дома тут были крепки и хороши, зелень в палисадниках обильна, лица – большей частью женские и детские – приветливы, бедностью вроде бы не пахло и портретов туран-баши нигде не замечалось. Поглядев на эти чудеса, а также на укрепрайон перед деревней, Каргин почесал в затылке и осведомился:

– Вы, собственно, кто здесь, Федор Ильич? Удельный князь или эмир с собственной дружиной? А может, паша?

Азер, снова развесилившись, басовито хохотнул.

– Я, собственно, еврей. Еще гусезаводчик и командир местного ополчения. На пенсию, видишь ли, не прокормиться, птицу начал разводить, но в Таше нас четыре раза жгли, сына Гришку чуть не убили, а в промежутках пытались разорить налогами. Теперь у меня свое ханство-государство, то бишь свободная экономическая зона. Бандюганам и анашистам хода сюда нет, а с властью у нас отношения простые: отступного даем, платим в Диван и депутатам Курултая, однако патроны держим всегда в стволе.

– Могли бы уехать и жить спокойно, – сказал Перфильев. – За океаном или поближе, но за тремя морями… Там и с пенсией никаких проблем.

– Не в пенсии дело, капитан. Я родом из Бухары, жена – таджичка, мусульманка значит, а за тремя морями это не приветствуют. Опять же ни иврита, ни английского не знаю, а вот на туранском, узбекском и фарси свободно говорю… Здесь моя земля, а не за морем! Да и покоя там тоже нет. У нас свои бандиты, у них – свои.

– Одного мы по дороге устаканили, – скромно заметил Перфильев. – Ибадом звался. Хвастал, что прям-таки бейбарс, а по жизни – баран бараном. Уже потрошеный.

– Так-так! – Полковник замер на половине шага и оглядел своих спутников. – Лихие вы ребята, как погляжу! Ну, за Ибада спасибо, тут я ваш должник… Пока в Таше жил, четыре раза меня жгли, и дважды – эта сволочь. Деньги вымогал, налог особый, какой гяурам платить полагается.

За разговорами они приблизились к дому, вошли и были представлены хозяйке и трем черноглазым дочерям полковника, носившим романтические имена Анар, Алале и Афсунгар. [24] Затем проследовали в садовую беседку, к накрытому столу, где уже сидели Гриша, Рудик и Дмитрий, обсуждавшие преимущества пистолета «Гюрза» перед «Береттой» и «Дезерт Иглом». Стол ломился от яств, юные дочки полковника подносили все новые и новые, и Рудик с Димой, прекратив споры, то поедали запеченную индейку, то облизывались, поглядывая на девушек. Перфильев, отдуваясь, расстегнул рубаху, Каргин тайком ослабил ремень и сделал в памяти зарубку: обратно ехать через Кизыл и по бетонке, где меньше шансов нарваться на неприятности. Как говорил майор Толпыго, после пира воин не воин, а чучело на толчке.

24

Анар – гранат, Алале – тюльпан, Афсунгар – чарующая (персид.).