Наследники по прямой.Трилогия

– Не думайте, доктор Хадсон. Просто скажите, когда.

– Через час.

– Если через десять минут я не увижу снимков, доктор Хадсон, вы будете жалеть об этом всю оставшуюся жизнь, – улыбнулся Гурьев. – И не только вы.

– Я…

– Поторопите техников, сэр.

Доктор кивнул и попятился. И скрылся за дверями, видимо, сочтя за благо не вступать в дискуссию с главным артиллерийским калибром дредноута.

– Джейк…

– Мы её вытащим, Тэдди, – тихо проговорил Гурьев. – Если она… Мы её вытащим, малыш.

И он прижал к себе мальчика так, что сделал ему больно. Но Тэдди даже и не думал жаловаться.

Врач появился даже раньше, чем через десять минут, держа на вытянутой руке ещё мокрые плёнки рентгеновских снимков. Гурьев, отпустив мальчика, буквально вырвал у врача снимки и шагнул к окну. Прилепив плёнки на стекло, он стал пристально вглядываться в них.

– Простите, сэр… вы… вы медик?

Гурьев не удостоил его ответом, продолжая рассматривать изображение. Увидев всё, что хотел, повернулся к врачу и воткнул в него такой взгляд, от которого доктор Хадсон едва не упал:

– Это, – он досадливо поморщился, громко – словно выстрелил – щёлкнул пальцами, вспоминая нужное слово… Вспомнил, кивнул: – Грыжа в верхнем грудном отделе. Сложное боковое смещение. Ещё вопросы?!

– Эээ…

– Она в сознании?

– Ээ…

– Хватит блеять, доктор, – Гурьев опять улыбнулся. – Реакции в конечностях?

Я не знаю, кто это, в ужасе подумал врач. Я только знаю, что ни этого человека, ни, тем более, эту улыбку, я не хочу видеть больше никогда в своей жизни, потому что одного раза мне достаточно… Он шумно сглотнул слюну и хрипло сказал:

– Нет. Она без сознания. Графиня непременно придёт в себя через некоторое время, но… Она парализована от груди и…

Тэдди вскрикнул. Гурьев сжал его ладонь и – опять улыбнулся:

– Идём, Тэдди.

– Послушайте…

– Доктор Хадсон, – улыбка Гурьева сделалась такой, что кишечник врача громко и отчётливо взбунтовался против своего хозяина.

Врач отскочил в сторону, а Гурьев, буквально таща за собой мальчика, влетел в коридор.

Они вошли в палату – вдвоём. Рэйчел лежала на спине. Голова её была чуть запрокинута, а глаза сквозь едва приоткрытые веки невидяще глядели в потолок. Мальчик рванулся было к сестре, но Гурьев силой удержал его. И позвал тихо:

– Рэйчел. Ты слышишь меня? Опусти веки два раза, если слышишь.

Ничего не произошло – лицо Рэйчел оставалось неподвижным. Тэдди уткнулся головой в живот Гурьеву и затрясся в беззвучном плаче.

– Тэдди, – сказал Гурьев. – Тэдди.

Мальчик замер.

– Тэдди, – ещё раз повторил Гурьев. – Ты ведь доверяешь мне, правда?

Мальчик кивнул несколько раз, не в силах произнести ни слова.

– Ну, вот. Тогда я справлюсь. Подожди меня в коридоре, ладно? Что бы ни случилось – ничего не бойся. Слышишь?

Мальчик снова кивнул и, с трудом отцепившись от Гурьева, шагнул к двери. Закрыв её за мальчиком, он повернулся к Рэйчел.

Сорвав с себя галстук и расстегнув рубашку, Гурьев снял со своей шеи амулет Пелагеи и склонился над Рэйчел. Если бы его спросили сейчас, что и зачем он делает, Гурьев вряд ли сумел бы дать вразумительный ответ. Он просто совершенно точно знал, что следует делать. Почему – не знал. Камень опять был горячим, почти обжигая его ладонь. Господи, что же это такое?!

Откинув одеяло, он положил амулет на грудь Рэйчел в области солнечного сплетения и накрыл камень ладонью. Полюшка, взмолился он. Господи. Она должна остаться здесь, со мной. Обязана. Никто не смеет отнять её у меня. Рэйчел. Девочка моя, проснись. Пожалуйста.

Гурьев открыл глаза – и встретился взглядом с Рэйчел. Жива, подумал он. Жива. Всё остальное – неважно.

– Рэйчел, – Гурьев выпрямился. – Рэйчел. Ты слышишь меня?

– Это конец, – тихо проговорила Рэйчел, снова устремляя взгляд в потолок. – Всё кончено, Джейк. Я ничего не чувствую. Совсем ничего.

Смерть есть, подумал Гурьев. Конечно, смерть есть. Я знаю. Я это знаю, моя девочка. Но сегодня – не её день.

– Слушай меня внимательно, Рэйчел, – он снова наклонился так, чтобы она видела его. – Слушай меня внимательно, девочка моя. У тебя есть один шанс из тысячи. Если ты разрешишь мне, я рискну.

– Что?!

– Я не стану тебе объяснять сейчас. Это неважно, и у нас нет ни одной лишней минуты. Если ты разрешишь мне рискнуть, и у нас получится, – через два месяца ты будешь скакать, как серна. Если нет, – ты умрёшь, Рэйчел. Сразу. Мгновенно.

– А ещё?

– Если мы не рискнём, ты умрёшь через год. Или раньше. Всё это время ты не сможешь двигаться. Даже пальцем на руке не сможешь пошевелить.

– Почему, Джейк?

– Что?

– Почему ты здесь?

– Потому что я люблю тебя, Рэйчел.

– Если получится… Я услышу это снова?

– Да. Услышишь, Рэйчел.

– Можешь теперь убить меня, Джейк, – Гурьев увидел, как дрогнули её губы в улыбке. – Я люблю тебя, Джейк.

Рэйчел показалось, что её бросили в колодец. Только этот колодец тянулся почемуто не вниз, а вверх. Там было очень темно. Наверное, не получилось, подумала она. И открыла глаза. Белый потолок. Солнце.

– Джейк… – она хотела закричать, но вместо крика вышел едва слышный шёпот.

– Я здесь, Рэйчел, – он тяжело дышал, и на лбу его вздулись толстые синие вены и выступили капельки пота. Она никогда не видела его таким. – Я здесь. Я с тобой.

– Я…

– Попробуй пошевелить пальцами на руке. Пожалуйста, Рэйчел.

Она подчинилась. И почувствовала сразу себя всю – и руки, и ноги, – всё тело. Всю себя. Себя! И чуть не закричала от радости. Это было такое острое счастье – снова чувствовать себя всю, что слёзы брызнули у неё из глаз.

– Ну, вот, – он вздохнул. – Получилось. Видишь, моя девочка, как у нас с тобой всё получается.

– Ты обещал.

– Обещал. Я люблю тебя, Рэйчел, – Гурьев опустился перед кроватью на колени и сказал порусски: – Мне осточертел английский, Рэйчел. Я люблю тебя.

– Здесь и сейчас, Джейк. Да? Я это запомнила.

– Нет, Рэйчел. Нет, моя девочка. Раз и навсегда. Прости меня, Рэйчел.

Она немного повернула голову и посмотрела на него. И вдруг – подняла руку. А он перехватил её в воздухе и прижался губами к ладони. Вот, подумал он. Наконецто. Я так давно хотел сделать это.