Наследники

— Понимать наш спор надо, видимо, так, что комсорг строительства не справляется со своими обязанностями? Что ж, свое кресло я могу уступить. Кто очень рвется? — При этом Анатолий выразительно посмотрел на Зарубина.

Виктор вспыхнул, тень удивления и глубокой досады мелькнула в глазах. Он поднялся со стула, хмуро взглянул на Анатолия и попросил:

— Можно?

— Прошу, пожалуйста.

— Я полностью согласен с тем упреком, что бросил нам Мишутин. Мы с тобой, Анатолий, говорили об этом не раз. Только вот результатов пока не видно. Правильно тут кто-то сказал: лишь планы да пожелания. Работу в бригадах, на участках, в группах организовывать надо? Надо. И ты, Анатолий, согласен с этим, подтверждаешь: «Да, надо, давайте организуем». С учебой ребят — и с политической и с производственной — плохо? Плохо. Давайте поправлять. Опять ты согласен. Но ведь делать-то мы ни черта не делаем. Надо тебе отрешиться, наконец, от обкомовских замашек. Как говорится: каждому карасю свой прудок. Нельзя дальше так. В самом деле, о чем мы говорим с ребятами: «Как с планом? Как с нормами выработки? Как с материалами? Кто прогулял?»

— А что ж здесь плохого? Отношение к работе, к своему делу — критерий, норма поведения комсомольца, — раздраженно заметил Снегов.

— Согласен, норма поведения, — продолжал Зарубин. — Но, понимаешь, ребят-то интересует не только это. Одних увлекает твист, других — «Кровавая Мэри», а третьих — спор между «Новым миром» и «Октябрем» занимает. Ты помнишь, сколько нам набросали вопросов по поводу выставки молодых художников на Кузнецком? Надо нам как-то перестраиваться, не сводить всю работу только к одному: план, нормы, нормы и план…

— Ты ведь мой заместитель, не разглагольствуй, а действуй! — в том же раздраженном тоне подал реплику Снегов.

Слова эти вызвали ропот. Ребята хорошо знали, что если кто и шевелит комсоргов участков, так это Зарубин, если кто и донимает прорабов, работников постройкома, так это опять-таки Зарубин. А ведь у него бригада. Да и поездки. Их тоже немало.

Зарубин, дождавшись, когда ребята поутихли, сдержанно продолжал:

— Не один ты виноват, Анатолий. Это верно. Мы тоже виноваты вместе с тобой. Но, черт возьми, ты же у нас первая скрипка. Взять хотя бы наши дела со смежниками и поставщиками. Теребить их надо, никто с этим не спорит. Но мы же явно через край хватаем. В прошлом месяце я, например, на стройке был всего две недели. А остальное время в Подольске, Риге, Мытищах, в Москве. И все товарища Богдашкина выручал. Такая же история со многими нашими ребятами.

— Не Богдашкина, а «Химстрой» ты выручал. Это разница, и существенная, — хмуро уточнил Снегов.

— Да, «Химстрой», верно. Но чья тут вина? Нерадивых работников. Вот самый свежий пример. Поехали мы на «Серп и молот» прокат выбивать. А оказывается, туда даже спецификации не посланы. Или в Мытищах что получилось? Мы едем на завод, поднимаем ребят, чтобы взялись за моторы для вентиляционных установок, а чертежей на них до сих пор нет, документация на полгода опоздала. Мы стали вроде пожарной команды: срочно туда, срочно сюда. Если так будет и впредь, не поправим мы свою работу, ни черта не поправим.

— Можно, товарищ Снегов?

С дивана поднялся сидевший все время молча Валерий Хомяков, а так долго молчать ему было нелегко. Он стоял и ждал, когда Снегов обратит на него внимание.

— Вы, Хомяков, хотите сказать?

— Хотел бы сделать несколько замечаний.

— Пожалуйста.

— Вот сидел я здесь, долго и терпеливо слушал, и, понимаете, все мы не так и не о том говорим. Я бы сказал, очень приземленно, узко мыслим.

Удальцов не выдержал:

— Ну-ка, ну-ка, Валерий, приподними нас с грешной земли, выведи на орбиту.

Хомяков, не обратив на его реплику внимания, продолжал:

— Время предъявляет к нам ответственные требования. Ведь известно, что во все времена роль молодежи в жизни общества была исключительной. Именно с таких позиций и надо подходить к любым вопросам. Как же мелки и незначительны сегодняшние наши споры! Цемент, курсы, твист или еще что-то в этом роде — все это мелочи, детали, песчинки. Давайте же поднимемся над всем этим, взглянем на жизнь с тех высоких позиций, о которых я говорил…

Снегов постучал карандашом по графину.

— Уж очень общо и отвлеченно.

Хомяков терпеливо выслушал реплику и, скорбно усмехнувшись, сел.

Снегов удивленно посмотрел на него.

— Ты что? Обиделся?

— Я хотел изложить свои мысли, но если они здесь никого не интересуют…

Снегов махнул рукой.

— Ну, давай излагай.

Но тут поднялся Удальцов.

— А я считаю, что Анатолий прав. И обиженного из себя ты, Валерий, не строй. Политической трескотней нас не удивишь, грамотные. А то — общество, роль молодежи… Нас беспокоит эта тема в более конкретной форме — «Химстрой». Может, это, по-твоему, вопрос и не исторического плана, но, честное слово, мне, например, он сейчас ближе и важнее, чем любая философская категория…

Все присутствующие одобряюще зашумели. Хомяков опять поднялся с места. Послышались голоса:

— Хватит споров, давайте о деле.

Когда установилась тишина, Хомяков с чуть заметной улыбкой, миролюбиво проговорил:

— Хорошо, я снимаю с обсуждения свои тезисы. Шота Руставели правильно когда-то сказал: «Из кувшина можно вылить только то, что было в нем».

Тут уж не выдержал Зайкин. Вскочив с места, нервно проговорил:

— Вы п-понимаете, что изрекает Хомяков? Д-дескать, мы с вами не дор-росли д-до его высоких мыслей. А я, между прочим, могу очень даже убедительно рассказать комитету, какими высокими мыслями живет товарищ Хомяков и каковы его жизненные установки. Убедился, когда был с ним в Новороссийске.

Кто-то из ребят заговорил просительно:

— Не надо, Костя, знаем. Да и не о Хомякове сейчас речь.

— Т-тогда пусть и он тумана тут не напускает.

— Как бы меня ни убеждали, как бы ни пугали разными страстями-мордастями, я считал и считаю, что главное для нас — это боевая, ударная работа на стройке, чтобы молодежь делала для «Химстроя» все что нужно. Подчеркиваю — все что нужно. Героизм, трудовые подвиги, самоотверженность — вот наш девиз.

Снегов проговорил это, ни к кому не обращаясь, как бы рассуждая вслух, но все поняли, что он отвечает Мишутину, Зарубину, да и всем ребятам.

Виктор с места заметил:

— А против такого девиза никто и не возражает. Речь идет о том, чтобы не ограничиваться только им.

В разговор вновь вступил Удальцов.

— Недавно я прочел в «Комсомолке» статью авиаконструктора Антонова. Очень хорошая статья. Героизм, говорит он, — это достижение необходимой обществу цели в условиях, когда все обычные средства для этого уже исчерпаны. В этих случаях общественная цель достигается усилием воли, смелостью, самопожертвованием.

— Что ж, мысли правильные, хорошие мысли, — живо заметил Снегов.

— Подожди, Анатолий. Это не все. Далее Антонов говорит примерно вот что: а не приходится ли иногда нашим людям, особенно молодежи, проявлять героизм там, где при лучшей организации и более бережном отношении к человеку в нем не было бы безусловной необходимости? Не снижаем ли мы иногда цену героизму? Ну как? Ведь верно же, верно?

— Верно, да не совсем, — ответил Снегов. — С первой мыслью я согласен, вторая — сомнительна. Я уверен, что наши ребята, да и не только наши, а и в Братске, и в Целинограде, в Усть-Илиме, и на Иртыше ее на вооружение не возьмут. Я за другой подход к этим проблемам. Помните, у Безыменского: