Наследники

Утром на зорьке Перстень провожал к лесной дороге Хлопушу и все изумлялся:

— Да как же ты один не боишься! Кругом враги!

— Волков бояться — в лес не ходить! Леса да глухие углы я получше их знаю! Не поймать воробью сокола!

Они обнялись и расстались. Долго-долго стоял на перепутье Перстень, глядя в ту сторону, где постепенно исчезала фигура конника…

5

Легко одетый приказчик Кыштымского завода Иван Селезень пешим ходом добрался до глухой лесной деревушки и только тут перевел дух. Он, озираясь, вошел в первую избу, со страхом огляделся и устало опустился на скамью. Хозяйка, испитая, больная женщина, с изумлением и тревогой разглядывала незваного гостя.

— Где твой хозяин? — хрипло выдавил Селезень.

— Ой, милый, без хозяина третий год маюсь! — унылым голосом отозвалась она. — Сгиб мой мужик на демидовских куренях, засек злодей-приказчик! Оставил мне четырех сирот! Эва, гляди, мои бесприютные пташки! — Скорбными глазами вдова показала на печку.

Беглец вздрогнул и растерянно сказал:

— Экое горе! Все бывало, но, может, и напраслину на Демидова возвели?

— То не напраслина, а горькая правда! — упорствовала на своем женщина и пытливо взглянула на гостя: — А ты кто такой будешь?

— Ведомо кто, заводской служитель. Ехал, да разбойники в лесу на перепутье напали. Коня отняли, хотели и душу вытряхнуть, да видят — беден человек, отпустили! Еле доплелся. Что только перед хозяевами говорить буду, не знаю. Тоже, поди, засекут! — пожаловался он.

— Кто знает, разбойники ли от тебя коня отобрали? — усомнилась вдова. — Ныне мужики господ безжалостно потрошат за старые обиды!

По сердцу Селезня пошел холодок. Отнекиваясь, он сказал крестьянке:

— Да нешто я господин какой? Я сам в господской неволе хожу. Что прикажут, то и роблю. Не исполнишь — башка долой!

Хозяйка осмелела и с ненавистью вымолвила:

— Но и то попомни: не только господин беды творит, а псы его приказчики похлеще мужицкое тело терзают. Эх, и злыдни они!

Селезень втянул голову в плечи, разговор принимал неприятный оборот.

«Чего доброго, побежит на село и мужиков наведет! Опознают, и быть тогда беде!» — со страхом подумал он.

Приказчик притих, тяжело опустил голову. После большой проминки хотелось поесть и отдохнуть.

— Тетушка, покорми меня, — умильно попросил он женщину.

— Рада бы, милый, да нечем. Коровенки нет, животинки во дворе никакой. Ребятишки — и те на постных щах маются! — пожаловалась вдова.

— Ну хоть кусок хлебушка дай! — не отставал Селезень, жалобно поглядывая на вдову.

Женщина с минуту поколебалась, сдалась на просьбу и полезла в сундук. Она извлекла из рядна коврижку черствого хлеба и отрезала скудный ломоть. Нацедила квасу и поставила перед гостем.

— Ты уж прости, хлебец у нас напополам с толченой корой, — пожаловалась она. — Пухнут от него мои ребятишки.

— Да, хлеб, вижу, тяжкий. Худо живешь! — нахмурился Селезень.

— Ой, как худо, милый! Так худо, что и умереть легче. Как только и держимся мы, один бог знает. Хоть бы до лучшего дотянуть. Может, теперь сиротинам да вдовам полегчает…

— А отчего же? — поднял голову приказчик.

Вдова огляделась и таинственно прошептала:

— Сказывают, будто сам батюшка-государь идет на Камень расправу с заводчиками чинить.

Селезень еле сдержался. Он молча, с потемневшими глазами, как голодный волк, уминал хлеб, запивая квасом. Тревожные мысли обуревали его.

«Как быть? Поди, и на самом деле по дорогам бродяг пугачевские ватаги. Попади им на глаза — конец!» — со страхом подумал он.

Демидовский управитель решил до ночи отсидеться в избе.

— Ты, баба, не бойся! — обратился он к хозяйке подобревшим голосом. — Я человек безобидный. Хоть и не богат, но при случае отслужу тебе за твое добро! Пусти меня на печку малость отлежаться!

— Мне не жалко, забирайся! — согласилась вдова.

Он поклонился ей:

— За хлеб-соль благодарствую! Бабонька, будь столь милостива, никому не говори, что у тебя постоялец. Боюсь разбойников!

— Да ты не бойся. Христос с тобой! Они, поди, и сами-то рады добыче. Взяли свое, и давай бог ноги!

Селезень залез на печь и улегся под рваный тулуп. Однако от волнения он не мог уснуть. Ворочался, думал. А думки были, как добраться до Нижнего Тагила.

— Хозяюшка! — ласково позвал он.

— Аюшки? — отозвалась вдова.

Приказчик пронзительно посмотрел на женщину и зашептал ей:

— Помоги, родная. Надо мне коньков в дорогу. Шибко хорошо уплачу за них. Где бы такого мужика сговорить?

Женщина задумалась, отошла к столу, села на скамью.

— Уж не знаю, как и быть! — после раздумья обронила она. — Мужики наши не дадут коней, да и разбрелись кто куда: одни под Катеринбурх, а кто под Челябу…

— А нет ли на селе мужичка покрепче, не шатучего? — спросил Селезень.

— А то как же, на каждом болоте есть свой зверь! Живет тут один, редкий жаднюга. Все в богатей выбивается, Сидорка Копеечкин! За большие деньги он не только коня, но и родную бабу продаст. Жадюга, ох, и жадюга!..

Беглец повеселел.

— А как бы того Сидорку Копеечкина привести ко мне! Да неприметно для других! — искательно попросил Селезень и прикинулся овечкой: — Бабонька добрая моя, выручай. Век не забуду! Как только дела проверну в городе и повертаюсь, так добром тебе отслужу!

— Все вы добры, пока в беде! — недоверчиво сказала женщина и снова задумалась. — Уж не знаю, как и быть. Кто ты такой, не ведаю. А вдруг ворог наш?

— Что ты, матушка! Как тебе не совестно такое на меня клепать! — Он сполз с печки и вытащил из-за ворота рубашки крест. — Гляди, сердечная, христианин я и богом клянусь, что не супостат я крестьянский…

Он подошел к вдове и тихо сказал:

— Так и быть, по чистоте тебе одной признаюсь, кто я такой. Только никому ни словечка! Послан я государем Петром Федоровичем на один заводишко пушки добыть…

— Ох! — радостно схватилась рукой за сердце простодушная женщина. — Я так и чуяла, не прост ты человек! Для такого и порадеть не грех. А скажи-ка по совести, присоветуй. Наши бабы намыслили пойти на демидовские амбары за зерном. Тут на меленке мешки залежались, боятся вывозку делать. Да и приказчики разбежались. Ежели мы из тех амбаров для сирот позаимствуем, осерчает ли царь-батюшка?