Наследство, или Промежуточное состояние
Шрифт:
Понт:
– Что же мне перед участковым голышом прыгать?
Колюня:
– А чего такого? Мужик, чай, не баба, у него все свое такое же имеется. А брюки у тебя, Понт, промежду прочим, под подушкой.
Понт:
– Сейчас, иду. (Натягивает под одеялом штаны, идет к двери).
Участковый:
– Тааак, ну и ну. Веселитесь, значит? Папрашу паспорта предъявить.
Колюня:
– А на какой предмет, позвольте полюбопытствовать и по какому праву?
Участковый:
– На предмет проверки. А по какому праву? Вот задержу тебя на тридцать суток, тогда узнаешь. У нас сейчас в связи с борьбой с организованной преступностью - знаешь сколько прав? У Берии столько не было.
Колюня:
–
Участковый:
– Что, назад захотелось, в старые времена? Соскучился?
Понт:
– А Вы знаете, иногда хочется. Я, конечно, приверженец демократии, но иногда хочется.
Участковый:
– Во, все вы гады такие...
Колюня:
– А тебе-то легко говорить, ты же не мучаешься головной болью: что да почему? Тебе что? Тебе всегда место у кормушки обеспечено. Ты в застой участковым был и сейчас.
Участковый:
– Да! Был! И - что?!
Колюня:
– А мне, если, честно, то хрен с тобой, будь. Так, противно иногда.
Участковый:
– Что тебе противно? Ну, договаривай!
Понт:
– Не надо, Колюня!
Колюня:
– Да не буду, не буду, Понт... И так все ясно.
Участковый:
– Что тебе ясно? Вот мы сейчас твои документики проверим, тогда будет ясно. Ишь, демократы хреновы.
Колюня:
– Неее, я не по этой части. Я - сам по себе.
Участковый:
– Чего ж так? Тебе там самое место.
Колюня:
– А это ты ошибаешься. Я в 91-м, в августе, пришел к Белому Дому, помочь хотел сдуру. Случайно в Москве оказался. Смотрю - танки идут, люди под танки бросаются. Черт те что творится. А у Белого Дома - баррикады тьфу!
– а не баррикады. Смотрю, осматривает баррикады мужик с усами и с ним военные. Я подошел, говорю, мол, нельзя в баррикады автобусы ставить, бензин не слив. Загорится баррикада при штурме. А он подумал и говорит: мать с ней, с баррикадой. Я ему: там же промежду прочим люди будут - за баррикадой. А он пожал плечами и пошел. Руцкой это был. А ночью стояли мы в три ряда, взявшись под руки, вокруг этого дома. Дождь идет. Зонты открыть нельзя, если наподать будут, зонты под ноги попадут - беда. Оружия нет. Холодно. А по громкоговорителю опять Руцкой: и говорит он, мол, сейчас, с минуты на минуту начнется штурм, и просит цепочку отойти на пятьдесят шагов от здания, в здании закрываются двери, в случае приближения противника без предупреждения открывается огонь на поражение. У меня челюсть на грудь отвисла. Ни хрена себе думаю, защитили. Вот так меня демократия на пятьдесят шагов отодвинула и двери за моей спиной закрыла. А утром, когда угроза штурма прошла, все направились по домам, почти двое суток не спали, на нервах, замерзли, вымокли. И смотрю - пусто-пусто перед зданием. Иду я к метро потихонечку, мимо памятника героям Пятого года, на штыке у одного флаг трехцветный прицепили, усталость и пустота в душе вместо радости победной. Остановился я, закурил. Смотрю, а из метро, навстречу, толпы людей и все - к Белому Дому. Около меня мальчишка остановился, пригляделся я, мы рядом ночью стояли, он все молитвенник читал. И говорит он мне, на выбегающих из метро показывая: смотри-ка победители праздновать спешат. И тут мне совсем муторно стало. Так что ошибся ты с демократией, участковый.
Участковый:
– Ладно, байки травить. (Понту) - Почему в доме находятся непрописанные люди.
Понт:
– А почему у меня не могут заночевать просто мои знакомые? Я что не имею права пригласить гостей?
Участковый:
– Ха! Гостей! Это Олька-проститутка, что ли гостья? Так ее каждую ночь кто-то в гости тащит. А вот этот гражданин живет у тебя несколько дней...
Понт:
–
А этот гражданин - мой племянник. Да-да. Я пригласил его для того, чтобы он ухаживал за мной. Вот, вот. Ага, вот, бумага...Участковый:
– Какая бумага такая?
Понт:
– Завещание. С печатью. Я за уход за мной завещаю этому гражданину все свое имущество и квартиру. Вот. Все оформлено, все нотариально заверено.
Участковый:
– Ну, дела. Уход за ним. Ха! Знаем мы этот уход! Ну, ничего, разберемся. (Уходит).
Понт:
– Боже мой! Я никогда в жизни так не напивался. Я абсолютно ничего не помню. А тут еще милиция с утра. Чего он хотел, кто-нибудь понял?
Колюня:
– Чего мог хотеть участковый? Участковый хочет всегда того же, что и гаишник. Денег. Чего же еще?
Понт:
– Да откуда у меня деньги?
Колюня:
– Вот за это он тебя и не простит, что у тебя нет денег. Как это так: завещание есть, а денег нет? Этого мент не поймет. Промахнулся ты, Понт. Добрые дела надо делать втайне и вдали от людей, иначе не поймут, отнимут.
Оля:
– Мужики, дайте кто-нибудь женщине одеться.
Колюня:
– Да кто тебе не дает-то? Одевайся сколько тебе влезет, прекрасная Шехерезада.
Оля:
– Ладно прикалывать-то. Лучше похмелиться дали ба, что ли. А, мужики? Дадите опохмелки, или как?
Колюня:
– А это ты вон у него спроси. (Переворачивает над стаканом бутылку).
– Увы, пуста моя посуда. И, как сказал поэт, "наличность вся в угасании".
Оля:
– А ты вон у него возьми. У него есть, ты сам ему вчера отдавал, я видала...
Колюня:
– Ты видала, ты и спрашивай.
Оля:
– Дак твой родственник, он тебе все равно все завещает, сам сказал, ага.
Колюня:
– Правильно, Оля, чего там церемониться? Давай все пропьем, раз отдают.
Оля:
– Да ладно, ладно, зажилился. Я чо, я для всех. Голова она у всех голова, у всех болит, поди.
Колюня:
– Ох, сердобольная ты наша.
Понт:
– Колюня, оставьте женщину в покое! Ну, чего Вы к ней пристали?
Колюня:
– Это еще разобраться надо, кто к кому пристает.
Понт:
– Вот, возьмите, купите себе водки...
Колюня:
– Конечно! Себе. А у тебя голова не болит?
Понт:
– Болит, но пить эту гадость я не буду. Я не могу себе позволить оставшиеся дни провести в беспамятстве.
Колюня:
– Смотрите на него! Он хочет сохранить в памяти наши пьяные рожи, кривлянье этих гребаных депутатов по ящику, этого президента, пропившего мозги и разучившегося говорить с людьми на человеческом языке. Может, тебе еще воспоминаний о войне подкинуть? А? Знаешь, как входят в дома, захватывая город? Знаешь?! Не знаешь?! Тогда ты ничего не знаешь! Так слушай, как это делается: ногой выбивают дверь, бросают гранату, расстреливают из автомата и заходят. А на полу - все, что осталось от людей. И люди эти - дети, женщины. Ошибочка получилась. Понял, нет?! Трезвость он хочет беречь, себя соблюсти. Ты у нее, у Ольки спроси, как ее мамка пропила и как она теперь сама себя пропивает. Ты на улицу выйди.
Понт:
– Колюня, это... правда?
Колюня:
– Что - правда?! Что я у тебя деньги вчера украл и книжки? Да, правда. Я же тебе праздник хотел...
Понт:
– Да нет, Колюня. Я все понял про деньги еще вчера. Это все ерунда. Про детей это - правда?
Колюня:
– Конечно, мне сейчас больше всего хотелось бы сказать, что нет, но я не могу соврать: правда, Понт. К сожалению - правда. Это война, Понт, пойми. Там нет виноватых...
Понт:
– Колюня, я прошу Вас уйти. Совсем уйти. Я прошу Вас. Очень прошу.