Наследство от Данаи

— И все-таки, что вам советовала тетка Юлия? — настаивала Раиса.

— Юлия Егоровна, — уточнила тетка Нина. — Кстати, она родом из ваших мест, теперь я не помню, из какого села, но из Днепропетровщины, это точно. Ее девичья фамилия Бараненко. Собственно, она ничего не советовала. Рассказала одну историю и все. Уже после Ивановой смерти, перед самым отъездом в Москву. Я позже поняла, что это был совет.

— Говорите уже! — теряла терпение Раиса, отметив про себя, что в девичестве ее мать тоже была Бараненко. Эта довольно редкая фамилия, хотя у них в Дивгороде она и распространена. И все Бараненки — родственники, причем не очень дальние. Например, они с Низой, подругой детства, — сестры в четвертом поколении, а их матери — в третьем. Это значит, что и эта Юлия — как бишь ее? — ага, Егоровна, сверстница Евгении Елисеевны и Марии Сидоровны, может оказаться ее троюродной теткой. Но об этом она решила подумать позже.

— Была у нее знакомая — а теперь я уверена, что она говорила о себе, — мужу которой без конца снились черные розы. Правда, выкидышей у нее не было, зато случилась другая трагедия, с моей точки зрения, еще болезненнее, еще страшнее. Но это не принципиально. Главное, что этой женщине один умный человек посоветовал поехать в Ленинград и посмотреть в Эрмитаже на картину «Даная», дескать, там на нее сойдет просветление, и она поймет, что делать дальше.

— «Даная» Рембрандта?

— Кажется, да. Очень опасная картина для дураков и вырожденцев.

— А что в ней такого? Я видела эту картину еще в детстве, когда наш класс в Ленинград на экскурсию возили. Неоднозначная, многоплановая, шедевр, словом...

— Несомненно, — согласилась тетка Нина. — В таких произведениях каждый видит свое. Юлиной знакомой, о которой идет речь, ее понимание подсказало, что солнечный свет — это аллегория любовника, миссия которого оплодотворить женщину на новую жизнь. И не имеет значения, кто он и как выглядит. Его портрет — это золотой поток, струя мужского естества. Вот и все.

— Интересная трактовка. Только к чему здесь это все? — не поняла Раиса услышанное. — А тетка Юля не сказала, что ее знакомая сделала после этого?

— Сказала. Да о себе она говорила, точно! — тетка Нина досадливо мотнула головой и хлопнула себя ладонями по коленям. — В ближайшее время поехала посмотреть на «Данаю». Оформила отпуск, взяла путевку в Ленинградский туркомплекс «Ладога» и в течение месяца отдыхала там: посещала музеи, спектакли, ходила в оперетту, знакомилась с архитектурой города. А скоро по приезде домой почувствовала беременность. Затем благополучно родила сына.

— От кого? — невольно вырвалось у слушательницы.

— От солнечного луча.

Со временем Раиса поняла, что незнакомая ей Юлия Егоровна отважилась родить своему мужу ребенка от чужого человека, о чем намеками советовала сделать и Нине, но та не смогла. Может, не нашла достойного кандидата на роль отца или не подвернулся удобный случай, или просто не пересилила себя пойти на обман и изменить мужу.

***

— Вы засиделись, — напомнила Низе медсестра, приоткрыв дверь и заглядывая в палату.

— Я... — Низа поднялась, придерживая на коленах сумку, и повела рукой в сторону больной, дескать, разрешите еще хоть чуточку побыть с ней.

— Иди, — услышала она голос подруги. — Я тебе доверяю.

Низу словно кипятком обдали, она посмотрела во все глаза на Раису, вспомнив слова ее мужа Виктора из того сна, который примерещился ей во время болезни. Но сдержалась и ничего не сказала.

— Я завтра еще наведаюсь. Что тебе принести?

— Если успеешь, — вяло улыбнулась Раиса. — Не осуди...

Низа присела на корточки и пристально посмотрела подруге в глаза.

— Я, кажется, поняла, — мягко сказала она. — Не казнись. Прошу тебя, сними это бремя с души и найди в себе мужество заглушить укоры совести, все давно позади. И все хорошо, ты правильно поступила. Слышишь? Ты умница, — затем она наклонилась ниже и прижалась к Раисиному плечу. — Спасибо тебе за все. За дружбу, за доверие, за то, что ты у меня есть. Все обойдется, поверь. Я немного колдунья, ты же знаешь. Я по твоим глазам вижу, что все будет хорошо.

— Если бы...

И подруги расстались.

5

После встречи с Низой больная вздохнула и блаженно прикрыла веки. Хоть и устала от разговора, но исповедь принесла ей душевное удовлетворение, приятно было услышать одобрительные и обнадеживающие слова. Так бывало в детстве, когда она успокаивалась от маминой ласки или поддержки после долгих слез, вызванных каким-нибудь пустяком, казавшимся тогда трагедией. Будто теперь подруга могла отпустить грехи, дать прощение от лица покойного мужа, оценить ее мужество и оправдать падение в желании родить детей, будто могла она заговорить боль от потери возлюбленного, муку оттого, что не сказала ему про их детей.

Конечно, не было на то ни силы Низиной, ни власти. И все же, переговорив с нею, Раиса Ивановна успокоилась, будто ощутила, что теперь все встало на свои места. Давно шла она по жизни и ношу несла тяжелую-тяжелую, и вот остановилась и бремя свое переложила на Низу.

Почему на нее? Почему посчитала важным рассказать именно Низе о том, о чем целую вечность молчала? А-а... понятно: это вера и надежда посетили ее незвано. Вера заверила, что только подруга, с которой росли и мужали вместе, вместе открывали мир, постигали первые истины, из одного замеса лепили свои идеалы и вкусы, выслушает нелукаво и поймет, а главное — оправдает до конца, до самого незначительного поступка, до самого легкомысленного слова. Пусть они очень разные и по-разному сложились их судьбы, но они заряжены одной мерой стремления к цели, одинаковым пониманием добра и зла. А надежда... Конечно, ее обязательно приносит тот, кто искренен с тобой.

Раиса Ивановна, будто споткнувшись, перестала перебирать свои мысли, растерянно пытаясь понять, что случилось, что послужило этому причиной. Ага, она думала о безрассудстве... Так вот, этого у нее не было! К сожалению, так как в противном случае не вогнала бы себя в болезнь. Хватит наговаривать на себя лишнего. Она и без того мучается и карается, и именно тем, что весьма рассудительно выстроила отношения с окружающими, весьма расчетливо, распланировано. Да что там говорить об окружающих? Она и себя боялась, своих скрытых ожиданий. Ежеминутно тряслась, чтобы не выдать себя словом или поступком. Ночами кошмары снились от постоянной настороженности. А сердце? Оно как от первой встречи с Николкой зашлось восторгом, как от рождения детей замерло счастьем, как затем сковалось собственной тайной, так до самой этой болезни и не расслабилось покоем, не отдохнуло, не сбросило непробиваемую скорлупу, свитую из вины и страха разоблачения, позора, возможного стыда.

Она всегда процеживала свои слова через сито затаенной неправды, чтобы не выдать ее. О, значит, поэтому и памяти о прошлом не хотела, избегала ее! Каждый прожитый день вычеркивала без сожаления и закрывала печатью «Не трогать!». А душа бунтовала, стремилась к равновесию, милосердию к себе. Так вот почему задавленные воспоминания настоятельно пробивались из нее к свету и солнцу, пусть через придуманные учениками сочинения! Какие же сложные русла прокладывает в человеке его сущность, потребность пролиться в истинную, а не сконструированную хитростью жизнь. Не так, так иначе она запульсирует родником и потечет наружу, понесет в космос сокровища горького опыта.