Наследство от Данаи

Раисина вера, что правда ее — адская и прекрасная — не умрет и дойдет до тех, кому она посвятила подвиг своей жизни, а сказать о нем не отважилась, не предала ее, не подвела. Низа все поняла и все сделает правильно. К недосказанному докопается и свяжет в единую цепь все нити, оборванные или Раисиным слабоволием (не решилась сказать однозначно и до конца), или спешкой (хоть бы успеть объяснить причины), или иллюзией о бессмертии, когда кажется, что всему еще будет время. А оно не так... И должен найтись тот, кто продолжит твои дела.

И ее большая, горячая надежда позвала Низу. За что Низе выпала такая роскошь? Обделенная счастьем материнства, она должна вырастить плоды правды из Раисиного обмана и передать их ее детям, Аксиньи и Ульяне.

О, сейчас она находится в таком состоянии, что нет смысла прятаться от точных и правдивых определений. Конечно, она всем врала, а больше всего — дорогим людям: Виктору, дочкам, Николке. Никто из них не знал, что девочки родились от Николки, а не от ее законного мужа. Ни одна душа не догадалась о том, хотя можно было и вычислить, и сопоставить. Но для этого должно было зародиться сомнение — питательная для подозрений среда. А она, Раиса, нигде не ошиблась. Собрав волю в кулак, повода к недоверию не подала.

Всех обманула, заставила поверить в свою версию. Во-первых, Виктора, ограждая дочек от проявлений его любви, — боялась, что она будет интуитивно неискренней, искусственной и бесполезной для них. Во-вторых, Николку, не подарив ему радостной возможности хотя бы втайне влиять на воспитание собственных детей, даже знать об их существовании. А девочкам закрыла мир собой, и росли они, как безотцовщина, с одним полюсом привязанности — только к ней, не развив в себе способности делиться между отцом и матерью. Поэтому и выросли такими однобокими, остались чужими отчему дому, ей: питающая их пуповина отсохла и отпала, а с тем исчезла в них и потребность в родственном общении. Обе живут своими жизнями, где ей, родной матери, места нет.

Обо всем ли она позаботилась?

А, — Раисе Ивановне показалось, что это кто-то посторонний спрашивает ее о делах, и она махнула в ответ рукой, дескать, ее заботливость уже никому не нужна, да она и сама, кажется, лишняя на земле. От этого открытия острая печаль обняла душу, таким непривычным и горьким оно было. Нет, кто-то должен быть, кому она нужна. Николка! Ведь ушел он в вечные странствия неожиданно, неподготовленным и без надежды, что прожил не зря. Она должна догнать его и сказать, что он ошибается, что у него на земле остались две прекрасные дочери. И она, Раиса, хотя и поздно, но позаботилась о том, чтобы ее дети узнали, кто их настоящий отец.

Да, это единственное, что ей осталось устроить. И она не будет больше медлить. Вот сейчас полетит к своему истинному перед космосом мужу и успокоит его. Теперь ничто не препятствует ей: ни ее образ жизни, ни его окружение.

Раиса Ивановна почувствовала, что ей надо спешить. Она встала с кровати, тихо подошла к открытой форточке и, выпорхнув из нее прыткой ласточкой, понеслась к звездам.

Инструкции с того света

Глава четвертая

1

Низа давно не ходила улицами родного поселка. Вообще приезжала сюда редко, возле родителей в основном крутилась ее старшая сестра Александра, у которой здесь, у дедушки и бабушки, воспитывались дети и внуки, а теперь и правнучка иногда пошалит в доме.

Село неузнаваемо изменилось. Не стало их двухэтажной школы, в развалинах стояло здание «красной» школы, как они называли еще один учебный корпус. Именно в нем был класс, где Низа провела свои первые четыре года учебы. Обмелела Дронова балка, когда-то представлявшаяся глубокой, с крутыми боками, кроме того, с ее склонов исчезла дереза, густо произраставшая вдоль протоптанных дорожек. Куда подевались ее развесистые кусты, всегда освещенные солнцем, покрытые то скромными цветочками в конце учебного года, то красными ягодками в сентябре? А летом, в самую жарищу, под длинными ветвями дерезы, круто выгнутыми вверх и простланными далеко под ноги прохожим, наслаждаясь их бледной тенью, копошились куры.

Солнечные переулки, засаженные желтыми акациями, уютные и роскошные когда-то, прытко водившие Низу от дома до школы и назад, теперь выглядели жалкими и облезлыми, покинутыми и забытыми, какими кажутся выброшенные после новогодних праздников пожелтелые и осыпанные елки. И этой неприглядности не скрывали даже опустившиеся на землю сумерки.

Идя теперь домой, Низа ругала себя, что не поехала в больницу на машине. Правда, ясно почему: хоть и торопилась, но старалась настроиться на встречу с Раисой, с тяжелобольной Раисой, что звучало абсолютно глупо и нереально.

Кроме этой внезапной болезни Низу беспокоило еще одно — та настоятельность, с которой подруга настаивала на встрече. После нескольких десятилетий отчуждения, инициированного самой Раисой, это не могло не удивлять. И беспокоило. Что здесь крылось? Пусть что угодно, только бы не тяжелое состояние!

Но то, что на самом деле открылось Низе, удручило и встревожило еще больше. И вот она со смешанными мыслями, раздавленная собственной беспомощностью, печалясь фатальными страданиями близкого человека, бредет одиноко в лунном мороке, сопровождаемая равнодушной ночью. Насмотревшись днем на теперешний вид поселка, скомкав, будто бумажное украшение, детские воспоминания о нем, припорошив прошлые впечатления горькой паприкой разочарования, она едва сдерживала слезы. И металлическая цепочка с тяжелым цветком медальона холодом обдавала кожу. От этого Низу пронимало стужей до самого нутра, и сердце ее заходилось безмолвным рыданием, невольными всхлипываниями, ибо ощущало привкус прощания. Тень чего-то вечного коснулась ее, и Низа ускорила шаг, будто убегая от нее, от ее мрачных посягательств. Она гнала прочь безрадостные мысли, старалась стереть в воображении изможденное лицо подруги не потому, что хотела избавиться возможных хлопот, а чтобы не накликать чего-то худшего, о чем и подумать страшилась.

Затем первое ошеломление отпустило, и вместе с тем Низина воля наполнилась дополнительной силой, будто это игнорируемое ею окружение, вопреки глупой и непростительной ее нелюбви к нему, отдало ей свою жизнестойкость и витальную энергию. Низа ощутила, что выдержит любое испытание, но лучше бы его не посылало небо. Может, потому она и раздражалась отчуждением этих улиц и переулков, что стремилась возродить в себе прошлые восприятия вполне, чтобы были они настоящими, острыми, свежими, а не препарированными химическими закоулками подсознания. Там, в прошлом, Раиса была юной, здоровой и талантливой. И Низа призывала в явь то время, тот дух, тот мир, чтобы защитили они ее подругу от мары неумолимой, которая, возможно, заблудившись, нагрянула к ней преждевременно и стремительно.

Как бывало и в детстве, Низин ускоренный шаг незаметно перешел в бег, она придерживала рукой медальон и спешила, забыто подгоняя ноги двигаться быстрее, неслась изо всех сил, спотыкаясь в темноте о кочки, не разбирая дороги. Не остановилась даже и тогда, когда увидела свет родительских окон. Зачастила каблуками по асфальту двора, по ступеням крыльца.

— Что там? — опередила ее Евгения Елисеевна, открывая дверь веранды. — Чего ты бежишь?

— По привычке, — запыхавшись, ответила Низа. — Беда пришла, мама. Пошли в дом.

— Может, даст Бог, пронесет. Вы же еще такие молодые. Чего принялись болеть, пугать нас? — бормотала Евгения Елисеевна, входя вслед за дочкой в комнаты.

Глубоким вдохом Низа успокоила сердцебиение и вошла в гостиную. Острый взгляд отцовских глаз, громко включенный телевизор, беспорядочно разбросанные по комнате вещи — все указывало на то, что здесь воцарилось беспокойство: отец и мама ни на чем сосредоточиться не могли и нервно ждали ее возвращения. И она должна была сказать им что-то успокаивающее. А что? Как?