Наследство от Данаи

10

Когда-то они собирались все вместе на веселые родственные застолья, встречали Рождество колбасами и окороками, студнями и запеченными утками. Старались сохранить до этого дня осторожно снятые с деревьев и закутанные в солому зимние яблоки. Боже, как они пахли, когда их заносили в дом!

К Евгении Елисеевне из Полтавы и из Днепропетровска приезжали братья с женами, а к Павлу Дмитриевича приходила сестра с мужем. А иногда было и так, что собирались более широким кругом — присоединялась двоюродная родня и кумовья. Со стороны Павла Дмитриевича, правда, двоюродных было хоть и много, но жили они далеко: часть осела в Запорожье, Горловке и Макеевке, кое-кто поселился в Муроме, а большинство — в Баку. Те приезжали редко. А у его жены почти все жили в Дивгороде.

Молодые и на свое время просвещенные, они не долго сидели за столами, а находили приятность в долгих прогулках по заснеженным холмам окраин. По обыкновению брали с собой детей, а потом катались с ними на санках, съезжая с невысоких склонов. Падали, барахтались в снеговых заносах, разбивались на команды и взапуски лепили снеговых баб, чтобы те высотой были не ниже человека. А потом, нагулявшись часа три-четыре на морозном воздухе, возвращались домой, к горячей печке и отогревались, поочередно сидели под духовкой и попивали чай, обжигая губы о чашки.

Долгими вечерами любили поиграть в «дурака» или в лото, но это скорее был повод к балагурству, веселым разговорам. Так как этим занимались большей частью мужчины, а женщины сидели под печкой, щелкали семечки и слушали их болтовню. В основном рассказывали книжки о шпионах и о войне, пересказывали статьи из журналов «Наука и жизнь», «Вокруг света» и обязательно наслаждались театром одного актера — слушали Павла Дмитриевича. Он временами повторялся, но зато исполнял свои репризы каждый раз по-новому, и его снова слушали, чередуя взрывы смеха с тишиной.

Павел Дмитриевич грустно улыбнулся — уже никого из тех людей нет, остались только они с Женей, разменяв девятый десяток. И еще где-то в Москве живет Юля Бараненко, если Низа не ошибается. Остальные ушли в вечность. Вот уже и дочкины подруги встали в очередь на поезда, курсирующие без возврата. И все же Раисы не стало очень рано.

— Заходите, — открыв дверь, пригласила его Зинаида Андреевна. Она демонстративно вымыла руки под рукомойником, устроенном в кабинете, вытерла о белоснежное полотенце, села за стол. — На что жалуетесь?

— Вы же знаете, что у меня, — тихо, со смирением в голосе промолвил Павел Дмитриевич. — Просто пришел показаться. Только не притворяйтесь и не заверяйте, что я здоровый. Знаю о своей беде. А вас прошу никому о ней не говорить.

— Почему вы не хотите поехать на специальное обследование и лечение? — в тон ему спросила докторша. — Чем же я помогу вам здесь, дорогой мой Павел Дмитриевич? Ведь можно выиграть несколько лишних лет жизни, но надо правильно лечиться.

— Что это за жизнь будет? Не привык я к такой. Нет, уж пусть будет, как будет. Догнала меня проклятая война, не убежал от нее, — Павел Дмитриевич показал на грудь: — Сюда вошла пуля немецкая, а вот здесь, — он занес руку за спину и показал под правую лопатку, — вышла. Навылет прошила. И как раз на эти места теперь уселась безжалостная болезнь.

— Давайте я вас осмотрю, сердце послушаю, — предложила Зинаида Андреевна, засовывая в уши дуги фонендоскопа.

— Не надо, сердце у меня в порядке. Я вообще ни на что не жалуюсь. Сосудами своими доволен, пищеварение у меня хорошее. Ничего не болит. А вот только спать все время хочу и силы теряю, утомляться стал. А адские цветы, которыми укрылись шрамы, прячу от жены, но ведь догадается же.

— Может, давайте кровь проверим, определим гемоглобин? — снова предложила докторша. — А знаете, бывают случаи, что не только больные, а даже врачи ошибаются, и эти симптомы оказываются совсем не злокачественного характера. Вы же не проверялись, и биопсию вам не делали.

— Разве я мало на свете прожил, чтобы ошибаться? — Павел Дмитриевич вздохнул и положил ногу на ногу. — Я к вам не за этим пришел, хоть кровь на анализ сдам, ваша правда, не помешает посмотреть на гемоглобин.

— Слушаю вас внимательно, — Зинаида Андреевна отложила в сторону свой аппарат и подперла подбородок кулачком. — Говорите, я все для вас сделаю.

— Надо будет обманывать мою Евгению до последнего. Сможете? Я чего спрашиваю? Ведь вы же должны будете осматривать меня и другой медперсонал правильно инструктировать.

— Я все для вас сделаю, — еще раз прошептала докторша. — Живите дольше, берегитесь, прошу вас, — она старалась улыбаться, но это у нее не получалось. — Вызвать лаборантку или сами туда пойдете?

— Зайду сам, черкните направление.

— Конечно, — и она наклонилась над заготовленной бумажкой.

— Меня еще что подкосило? — продолжал Павел Дмитриевич. — Раисина смерть. Пусть я пожил, а она ж еще девочка, и выросла на моих глазах, дружила с Низой.

— Низа — это ваша дочка?

— Да, а вы разве не знали ее?

— Не застала, я в село позже приехала, но слышала что она у вас талантливая писательница. Странное имя. А знаете, Раиса, кажется, вспоминала ее.

— Правда? — встрепенулся Павел Дмитриевич от того, что, оказывается, недаром сюда пришел.

К этому визиту Павел Дмитриевич уже успел переговорить и с Таисой Шерстюк, и с Клавдией Глицкой, но чего-то нового не узнал. И не удивительно: разве могла Раиса доверить этим болтушкам серьезные вещи? Уже все село знало б, что у нее перед смертью ум за ум заехал, если бы только она сказала непонятные им слова. А так, поддерживая разговор о том, что Таиса любит любовные романы, Раиса сказала, что лично она больше любит кино, особенно часто пересматривает фильм «Собака Оттонов». Там очень, дескать, замечательные актеры снимались. А Клавдии сказала, что в детстве мечтала стать актрисой. Вот и все.

Пильгуй тоже разговаривал с Раисой, причем почти перед самой смертью. Да, он зашел к ней в полночь и увидел, что она лежит с закрытыми глазами и ровно, глубоко дышит. Но только вознамерился бесшумно уйти, как она его окликнула. Сказала, что не спит, а только дремлет, и вот ей привиделся странный сон. Приснилось, будто она находится в Москве, в Малом Театре и смотрит спектакль с участием известных по кинофильмам актеров. Еще и спросила, что бы это значило.

«А я, — рассказывал позднее Евгений Григорьевич Павлу Дмитриевичу, — подумал, что это означает скорый ее отъезд вдаль, и сам испугался. Грех было накликать на нее кончину даже в мыслях, но у нее случился очень обширный инфаркт, из такого мало кто выкарабкивается. А ей сказал, дескать, будете здоровы и обязательно поедете на этот спектакль».

О каком спектакле шла речь, о каких актерах — неизвестно, ничего не сказала. И вот он нащупал у этой женщины что-то конкретное и адресное.

— Да, — подавая Павлу Дмитриевичу направление на анализ крови, продолжала докторша. — Я дежурила, когда к ней приехали дочки. Она пришли ко мне в кабинет и попросили разрешения пройти к матери, а ей же нельзя было не только двигаться, а даже что-то ощущать, даже душой, никаких эмоций нельзя было переживать. И отказать я не могла. Во-первых, у нее не было шансов выжить, а во-вторых, дети не виделись с ней неизвестно сколько. Это явно было последнее свидание.