Наследство
Шрифт:
– В моем участии и в молчании, Ваше Высочество? – переспросил примас, усевшись как следует. Священник немедленно положил перед ним ложку и поставил железный котелок с еще дымившейся кашей. Нортем изо всех сил пытался скрыть свое замешательство. На самом деле он чувствовал себя кроликом, которого пригласил на чай волк. Он взглянул на улыбавшееся лицо Олио. Что ж, возможно, это был гениальный волк, однако разве это что-нибудь меняло?
– Кушайте вашу кашу, примас, – тоном, не допускавшим возражений, велел Олио. – Мы с Эдейтором хотим устроить приют.
Нортем осторожно попробовал кашу. Она была
– Как раз здесь, – ответил Эдейтор. – Это самая большая из ваших капелл в старой части города.
– Но кто же станет этим заниматься?
– Вот за этим мы вас и пригласили, – сказал Олио. – Нам непременно нужно еще одно духовное лицо. Или слуга для лежачих больных, если бы вы смогли его для этого найти.
– Простите меня, Ваше Высочество, но если я правильно понимаю ваше желание помочь беднякам Кендры, то ни один священник в одиночку не сможет сделать много, в особенности, если речь идет о тяжелобольных. Для этого вам нужны настоящие врачи, а между тем во всей Кендре есть только один такой врач, это Трион, и он уже делает все возможное в своем собственном приюте.
– Это верно, – согласился Олио. – Однако для священника можно найти помощников.
– Помощников? Откуда они возьмутся? – Из теургий, – сказал Эдейтор. – Я подберу магов для помощи в лечении.
Нортем опустил ложку в котелок.
– Магов? С каких это пор маги занимаются лечением больных?
Эдейтор и Олио заговорщицки переглянулись, словно забавляясь какой-то им одним известной шуткой.
– Маги не будут лечить больных, – продолжал Эдейтор. – По крайней мере, сами не будут.
Нортем вздохнул.
– Ваше Высочество, вы играете со мной в игры, которые для меня непонятны.
Олио добродушно рассмеялся.
– Вовсе нет. Я обеспечу материальные возможности для открытия приюта и заплачу за любые травы и лекарственные средства, которые будут ему нужны. А что касается тяжелобольных, то… – он медленно достал из-под рубашки Ключ Сердца, – … я стану исцелять их.
Примас посмотрел на принца внимательным долгим взглядом.
– Ваше Высочество, вы не можете говорить это всерьез.
– Еще никогда за всю свою жизнь я не говорил ничего более серьезного.
– Исцеляющий Ключ предназначен для наиболее священных дел, Ваше Высочество.
– А что м-м-может быть более священным делом, чем спасение жизни?
– Однако откуда вам известно, что он станет действовать? Вы никогда не пользовались им…
Увидев выражение лиц своих собеседников, примас замолчал.
– Вы уже использовали его, верно?
– Несколько дней назад, внизу возле доков, – пояснил Эдейтор. – Ключ подействовал, когда мы вместе с принцем попытались вызвать это действие. Мы спасли жизнь человека. Точнее, Ключ спас его жизнь.
– По своему положению я принц Гренды Лиар и владею огромным богатством, – произнес Олио. – Но вместе с этим у м-м-меня нет такой власти, которая п-п-позволила бы мне помогать народу этого королевства. Мне к-к-казалось, что это могло бы стать возможным, что это самый подходящий случай.
– Ваше Высочество, вы ведь не можете
провести всю свою жизнь здесь. У вас существуют обязанности во дворце…– В мои намерения вовсе не входит п-п-проводить все время в п-п-п-риюте. Я стану посещать его лишь в наиболее серьезных случаях, когда потребуется м-м-могущество Ключа.
– Однако вы не можете исцелять всех больных и умирающих, – неумолимо заявил Нортем. – Каким образом вы станете решать, кого нужно спасать, а кого оставить умирать?
Лицо Олио помрачнело.
– Здесь я буду полностью зависеть от советов вашего священника. Я знаю, что не в моих силах помочь всем. Старикам д-д-должно быть п-п-позволено умереть в мире, но даже и здесь приют может помочь. Этот приют станет для них местом, где облегчат их боль. Однако многие умирают б-б-без всякой необходимости, от б-б-болезни, от несчастного случая, еще от чего-нибудь. Вот тут-то я смогу помочь. В таких случаях я буду помогать. Для них я б-б-буду принцем.
Нортем посмотрел на Олио с новым чувством уважения и чем-то вроде благоговения. Он глубоко вздохнул и заговорил:
– Одна из наиболее тяжелых проблем для нас состоит в том, что мы не способны сделать больше для бедняков и больных страдальцев. Со времени окончания Невольничьей Войны мне иногда кажется, что нашему ордену следует найти новый серьезный повод для расширения нашей миссии. Может быть, вы даете нам такой повод. У вас будет свой священник.
Ни принц, ни Эдейтор не встретили его слова возгласами восторга, однако сам Нортем почувствовал глубокое успокоение.
– Вам нужны были от меня две вещи. Во-первых, вам требовалось мое участие. Вторым вы назвали мое молчание. От кого я должен держать все в тайне?
– От м-м-моей сестры, – сказал Олио таким тоном, словно это разумелось само собой. – И от всех, кто так или иначе связан со двором. Вы можете себе представить, что произойдет, если Ариве станет известно, чем я занимаюсь?
– Она от души похвалит ваше благородное дело! – воскликнул Нортем. – Неужели вы сомневаетесь в благодарности королевы?
– Конечно же, нет. Однако она будет настаивать на том, чтобы я передвигался исключительно с охраной. Отовсюду станут приходить посмотреть на то, как принц Олио творит чудеса. Приют превратится в цирк, а не в м-м-место для исцеления больных. Нет, мое участие должно оставаться в т-т-тайне.
– Но вам непременно потребуется какая-то защита, – настойчиво заявил Нортем.
– Зачем? Почему кто-то должен заподозрить, будто я каким-то образом связан с приютом? А в случае, если м-м-мне будет угрожать какая-то опасность, то меня будут окружать маги Эдейтора, и они смогут защитить меня от любой беды.
– Все равно рано или поздно ваше участие раскроется, – не сдавался Нортем.
– Но сейчас я просто д-д-должен настаивать на сохранении т-т-тайны, отец, – решительно сказал Олио. – Я б-б-буду делать все, как считаю нужным.
Нортем согласно кивнул, однако на его лице было написано, как огорчила его эта ситуация.
– Что ж, Ваше Высочество, раз вы так настаиваете, я буду хранить вашу тайну, хотя и думаю, что в конце концов все это добром не закончится.
Олио перегнулся через стол, взял примаса за руку и погладил, точно отец, успокаивавший ребенка.