Настоящая фантастика – 2015 (сборник)

– Андрюш, проснись!

Отец потряс меня за плечо. Я – сова. До трех ночи писал диплом. Это громко сказано – писал. Пока сочинял ядро – главную тему. Рука у отца жесткая, будто пассатижами защемил плечо. Я попытался выдернуться. Пустое дело. – Проснись, тебе письмо!

Я приоткрыл глаза. Под левой мышкой у отца зажаты «Красная звезда», «Правда», «Известия», а в руке обычный конвертик.

– Чево за письмо? – Я тупил.

– От Анны Савельевой из деревни Мамоновщина. Кстати, кто это?

Я затупил еще сильнее. А кто это? Че за деревня такая?

– Па, а кто это? – Я протер глаза кулаками.

Отец пожал плечами.

– Я думал – ты знаешь. Письмо – тебе. Видишь, написано: «Александрову Андрею Викторовичу». И адрес наш.

Я окончательно проснулся. Это еще что за незнакомые селяне?

– Хочешь, я прочту?

– Нет уж! – Не хватало еще, чтоб там было что-то вроде «помнишь стройотряд?». Сколько их тогда было Ань, Люб, Кать… Отцу не обязательно знать о моих приключениях. Я выдернул письмо и вскрыл. Отец продолжал стоять рядом. – Па, спасибо, я прочитаю.

– Ну мне же интересно! – Я аж поперхнулся от такого нахальства.

– Че тебе интересно? Письмо – мне!

Отец кивнул, сделал понимающие глаза, но с места не сдвинулся.

– Читай свои газеты! – Я нарочно не разворачивал тетрадный листик.

– Не груби отцу! – сказала мама из кухни. – Завтракать иди, все остыло!

Я ждал, зажав листок в руке. Отец сел в кресло в моей комнате и демонстративно, с хрустом, развернул «Правду». Я развернул лист и уставился в несколько строчек:

«Здравствуйте, Андрей Викторович. Пишет вам ветеран войны Савельева Анна Николаевна. Сообщаю Вам, что ваш родственник Ефимов Евгений погиб в марте 1942 года и похоронен не в братской могиле у д. Мамоновщина, как значится в архиве военкомата г. Демянска. Я покажу вам могилу, когда вы приедете. Приглашаю в любые выходные. 12 марта будет пятьдесят лет со дня его казни. Проезд поездом до г. Осташков, оттуда междугородним автобусом на Демянск, сойдете у поворота на д. Мамоновщина, а там 2 км пешком. Савельева А. Н. 1/III-91 г.».

Я перечитал десять строчек. Первый вопрос: кто это Женя Ефимов? Вопрос второй: при чем тут я?

«ДОБАВЬТЕ ПОПЕРЕЧНУЮ ИМПУЛЬСАЦИЮ НА ТАЛАМИЧЕСКУЮ ЗОНУ! УГОЛ АТАКИ КРУЧЕ! НЕ ДАВАЙТЕ ФАЗАМ СОВПАСТЬ!»

– Мам! – Отец всегда так обращается к моей маме. – Какая-то женщина написала, что знает, где могила Жени!

Мама появилась в дверях.

– А мне сказали, – она вытирала руки передником, – письмо из Демянского военкомата, что он захоронен в деревне Мамонтовка или как-то.

– Мамоновщина, – прочитал я адрес с конверта. – Так вот, некто Анна Савельева пишет почему-то мне, что знает, где похоронен Евгений Ефимов, но это не могила в Мамоновщине.

– А почему – тебе? – Мама взяла конверт и письмо. Я пожал плечами, а отец смотрел на нас поверх газеты «Правда». Мама прочитала письмо и поглядела на папу. – Отец, надо ехать.

– Может, подождем, пока подсохнет? Все-таки март на дворе. Там наверняка такая каша под колесами будет. Уверен, что за полвека дороги лучше не стали.

Я оживился. Про брата мамы Женю, который погиб, а точнее – пропал на войне, я ничего не знал. И вот определилось, что он казнен, погиб в 42 году где-то в новгородских лесах в краю Селигерских озер.

– Па, на «Ниве» пройдем. Давайте в эту субботу махнем? – Отец поглядел на маму, та пожала плечами.

– Езжайте, ты ж знаешь, у меня черная суббота. И поменяться не с кем.

– Не хочешь навестить могилу брата? – Отец не упускал возможности подцепить мамулю.

– Хочу! Но не могу вот так… – Мама всплеснула руками. – Очень хочу, но вот вы съездите, все разузнаете, а я с вами уже на 9 Мая и съезжу, поклонюсь Женечке, цветочков отвезу.

Я молчал. Не выспался, письмо черт знает откуда, сижу в трусах, и разговор какой-то непонятный. Будто сон не кончился, а перешел в какую-то полуреальность. Вот сейчас я рванусь, открою глаза и окажется, что спал. А мне все это приснилось.

«ОСЛАБЬ ОТРИЦАТЕЛЬНУЮ ОБРАТНУЮ СВЯЗЬ, ПУСКАЙ НЕМНОГО РАСТОРМОЗИТСЯ! ВИДИШЬ, СНОСИТ В ЗОНУ РЕЗОНАНСА».

Наша «Нива» катится на север по заснеженной дороге в объезд Осташкова. Я за рулем, отец – рядом, прикрыл глаза, и только когда на слишком уж жестких ухабах стукается головой о стойку, приоткрывает левый глаз.

– Не устал? – Я покачал головой. – Может, поведу? Давай я на грунтовке возьмусь?

– Ладно, за Селищем поменяемся.

Опять ощущение, что все происходит во сне, ирреальность, будто я сразу в двух местах. Только никак не пойму, где еще. Дежавю, я тут был? Нет, точно не бывал.

Боже мой… Дрын-дрын-дрын… стиральная доска. Рвеницы! Гнутище! Я откуда-то знаю эти места. Жестяная табличка с указателем – стрелкой: -> Мамоновщина 2 км. Вон она!

Надо быть полным кретином, чтобы поехать сюда в марте. Полный привод, пониженная передача и отключенный дифференциал. «Нива» прорвется. Уже полдень. После полудня. Дети в школу? Нет, уроки закончились. Мы с ревом и хряпом, плюясь глиной из-под колес, вползаем в деревню. Краем колеи идут школьницы. Я подбираюсь к ним. Девчонки посторонились, чтоб глинистая вода со снегом не захлестнула резиновые сапоги. Одна поворачивается ко мне.

– Аня! – Это она! Глаза, губы… нет, та была бледная и слезы, а тут румянец во всю щеку, кровь с молоком.

«ДЕРЖИ ЧАСТОТУ! ОН СРЫВАЕТСЯ! НЕ ДАВАЙ ЕМУ УЙТИ ЗА ГРАНЬ».

– Вы меня знаете? – Девчонки замерли. Одна удивленно приоткрыла ротик. Я опустил стекло, хотел открыть дверь, но понял, что вылезать придется в гигантскую лужу.

– Ты похожа… – Я запнулся.

– Говорят, я похожа на бабушку. – Девушка Аня говорила без смущения, кокетства. Но девчонки-подружки хихикнули. Я вспомнил, что мне двадцать один и могу быть вполне в их вкусе.

– Да, именно, я ищу твою бабушку. Она мне письмо прислала.

– Вы – Александров? Андрей? – Осведомленность девушки удивила. Отец помалкивал, улыбаясь, предоставил мне отдуваться. А девушка почему-то покраснела и закрыла рот рукой.

– Да. А что удивительного?

Она нервно хихикнула. Подружки зашипели чего-то.

– Мы думали – вы старый. Бабушка говорила… – она поправилась, – говорит. То есть когда рассказывала про солдата Женю.

Мне стало неудобно разговаривать через окошко.