Настоящее в будущем

Скоро появились первые признаки, Белль сделала тест, который подтвердил его правоту. Это и положило начало кошмару. Беременность была тяжёлая. Белль тошнило и рвало, у неё сильно поднималась температура, нередко она была без сил и слишком долго спала, но старалась держаться как можно непринуждённее, будто всё так и должно было быть, и особенно не хотела пугать Коль.

Однажды за завтраком Белль вспылила.

— Всё! Я так больше не могу! — крикнула она. — Ты мне напоминаешь ящерицу, которая ходит за своей добычей и ждёт, когда та умрёт. Я беременна, а не смертельно больна, Румпель. Мне не легче ни от твоего взгляда, ни от твоей сверхопеки.

— О чём ты? — спросил он. — Я просто пытаюсь быть полезным.

— Посмотри на это, — Белль толкнула свою тарелку в его сторону. — Посмотри и скажи мне: какой нормальный человек по-твоему может столько съесть? И это не только про еду.

Еды и правда было слишком много. Он даже не замечал этого за собой, пока она не сказала.

— Я, пожалуй, пройдусь, — она с усилием встала, прошла в прихожую, нашла подходящую обувь и пальто.

— Но, Белль… — бросился он за ней. — Я просто… Я мог бы…

Он чувствовал себя повинным в её страданиях и сожалел, что не мог это исправить.

— Что ты мог бы? — огрызнулась Белль, но потом смягчилась, подошла к нему и сжала его руки. — Просто успокойся, пожалуйста. Со мной всё будет хорошо. Всё будет хорошо со всеми нами. Прекрати себя накручивать, а то и я начну. Ну, ради меня. Обещай, что постараешься…

И он пообещал. И старался, как мог.

Белль стала постоянным клиентом доктора Вэйла, медицинского мастера на все руки, и каждый раз он выявлял у неё очередные осложнения, и Румпель становился все мрачнее и мрачнее.

Беременность подошла к концу неожиданно. Воды отошли дома, в коридоре на втором этаже. Белль едва не упала, но он успел её подхватить. От перемещения она отказалась, попросила вернуть её в постель, что он и сделал, после чего вызвал Вэйла, и начал медленно поддаваться отчаянию.

Во время родов возникли трудности. Дело в том, что плод внутри был слишком крупным, а схватки — слабыми. Сама Белль не могла родить этого ребенка. Плод пришлось вынимать вручную, Вейл буквально выдавливал его из нее. Голд частично купировал её боль, но полностью убирать было нельзя, а то она бы просто не справилась. Он одновременно думал о её состоянии и о состоянии малыша, старался не допустить его гибели, ведь он был ей нужен. Он убивал её, но был ей нужен. Весь процесс занял около двух часов или, может, чуточку больше, и мальчик родился живым и здоровым. Лёгкие раскрылись сразу, он немного покричал, поплакал и успокоился. У Белль тем временем открылось кровотечение, и всю постель залило кровью. Голд не стал выяснять причины, да и знать подробности не желал и просто вылечил её. Он с содроганием думал, что могло бы случиться, если бы он не успел вовремя.

— Дай мне, — попросила его Белль измученным голосом. — Дай его мне.

Голд посмотрел на неё, посмотрел на ребёнка и остался на месте. Вейл взял младенца и вложил его в руки матери. Мальчик снова заплакал и снова успокоился. Она рассеяно ощупала его ручки, ножки, голову, убеждаясь, что он цел. Вейл ещё раз осмотрел их и пообещал зайти на днях. Голд проводил его до двери, поблагодарил и обещал в свою очередь оказать ему любую услугу.

— Мистер Голд, у вас лицо, будто вы не сына обрели, а кого-то похоронили, — поделился Вэйл наблюдением, покидая его дом. — Радуйтесь. Все обошлось. А у вас теперь есть отличный, здоровый мальчик.

Но он не радовался. Не мог. Он поспешно вернулся назад, поцеловал жену в висок, прижался лбом к её плечу и окинул взглядом заломленную комнату и залитую кровью кровать. Он вдруг осознал, что не слышал стонов боли, не ощущал запахов, но после это всё обрушилось на него и сшибло с ног. Он осел у изголовья кровати, попытался посильнее вжаться в стену, провалиться сквозь неё, ощущая ужас и почти физическую боль. Внезапно Белль протянула руку, взяла его за подбородок, повернула его лицо к себе, твёрдо посмотрела ему в глаза и чётко произнесла:

— Не смотри. Не надо.

И он послушался, смотрел только на неё, улавливая некоторое изменение в ней, которое пока сложно было идентифицировать.

В течение пары месяцев он не мог ни в спальню зайти, ни ребёнка на руки взять. Просто не воспринимал его, при этом прекрасно осознавая, что это его сын. Он знал, что поступает нехорошо, отгораживаясь от младенца, но не мог себя пересилить. Каждый раз, глядя на мальчика, Голд вспоминал страдания его матери, воспринимаемые им как собственные, и за это ему было совестно перед Белль. Он даже ждал перемен в её отношении к нему, но она была абсолютно спокойна, добра к нему и очень нежна по отношению к их сыну, будто извинялась за отчужденность его отца. Белль дала мальчику имя и часами не выпускала из рук, редко заговаривала о нём с Голдом, а если заговаривала, то обычно коротко излагала значимые факты, наблюдая за тем, как он, Голд, на них реагирует: исподволь Белль медленно вводила Адама в его закрытый мир. То необъяснимое, что Голд увидел в своей жене тем холодным мартовским вечером, в ней укоренилось: опыт, смирение, сила, храбрость, мудрость… Это всё вкупе с удовлетворением и радостью проявилось в её улыбке, когда в итоге Голд взял Адама на руки и принял его. Так она и подарила ему сына, а он теперь не мыслил без Адама жизни, не представлял, что, оглянувшись, может его не увидеть.

Однажды в Сторибруке произошло землетрясение. Конечно, причины были магическими и смысл был особый. Сторибрук освободился от своей, так скажем, эфемерности, стал настоящим, а его жители стали полноправной частью этого мира, точнее, и этого мира тоже. Люди пока не осознали всех возможностей, а Голд их видел. Конечно, Сторибрук всё ещё был заколдован, скрыт чарами, но всё же уже никто не мог стереть его с лица земли по щелчку. И Голд всерьёз задумался над тем, что надо завязывать с прошлым и отчасти с магией. Он вдруг понял, что больше не хочет платить, не хочет терять Белль, Коль и Адама. Их жизнь, их счастье были теперь в приоритете, но здесь, в Сторибруке, всё висело на волоске. Нужен был свежий старт, и он предложил Белль, как бы в шутку, переехать в Нью-Йорк. На предложение уехать с ним она ответила согласием быстрее, чем на предложение стать его женой. Сторибрук они покинули налегке, бросали чуть ли не всё, только на всякий случай опечатали лавку кровью их обоих. Во время поездки Белль нервничала, немного дёргалась от тревоги и возбуждения, но где-то на полпути полностью успокоилась и расплылась в радостной и облегчённой улыбке. И он, невольно улыбаясь, разделял её чувства.

— Мне не верится, что мы это делаем, — сказала Белль. — Неужели всё закончилось?

— Надеюсь, милая, — отозвался Голд. — Я очень на это надеюсь.

Возвращаться обратно они не собирались. У них впервые появился реальный шанс, который ни в коем случае нельзя было упускать.

Пожив с Белль, он стал обнаруживать новые особенности её натуры. В основном были всякие мелочи, которых он не замечал раньше, были детали покрупнее, которые он не видел или не хотел видеть. Её своеобразная тёмная сторона. Белль была комком противоречий: сегодня она вела себя так, завтра — иначе. Она ни в чём ему не отказывала, если между ними было согласие, и отказывала во всём, если злилась, но из них двоих, конечно же, именно он впадал в крайности. Она как бы организовывала свой мир и устанавливала в нём свои порядки, учитывая пожелания тех, кто должен был жить в этом мире вместе с ней, одновременно жестоко наказывая за посягательства на её интересы. В общем и целом это волшебным образом создавало некий комфорт, и ему было удобно.

Были и совсем странные вещи. Самый дикий случай, немного выбивший его из колеи, произошёл где-то года через два после отъезда в Нью-Йорк. Они вернулись домой после приёма, отпустили няню, проверили детей и немного выпили на сон грядущий. А дальше решительно разошлись в намерениях, потому что усталый Голд искренне собирался спать, а Белль начала недвусмысленно приставать к нему. Он немного поломался, но уступил, и поначалу всё было, как обычно: нежно, мило и неторопливо, но после всё скатилось в какой-то кошмар. Она стала действовать жёстко и грубо, причиняла ему боль и ждала его реакции. Он по её глазам видел, что ждала, потому что с каким-то безумием она смотрела на него каждый раз, когда совершала нечто непозволительное. Он вдруг даже Лейси вспомнил, но грубоватая вульгарная Лейси была такой только поначалу, становилась мягче к середине и полностью отсутствовала в конце. Белль же просто наносила удар и ждала удара в ответ, готовая среагировать. Он не понимал, чего она добивается, но в результате она его окончательно взбесила. Он бросил её на кровать и навалился сверху, надавливая руками на её запястья. Она тяжело дышала и смотрела на него всё с тем же безумием, всем своим видом провоцируя его к насильственным действиям. Только вот он никогда не проявлял насилия в постели, ни к одной из женщин, с которыми спал, и, конечно, не собирался ничего подобного делать с Белль. Особенно с Белль.

Но на мгновение ему захотелось это сделать. Это желание его и испугало, заставило в бешенстве вылететь из спальни. Он устроился на диване в гостиной, успокаиваясь, а Белль чуть позднее присоединилась к нему и расположилась напротив. Целый час, без преувеличения, они сидели друг напротив друга, смотрели друг другу в глаза и не произнесли ни единого слова, после чего сделали некоторые выводы: он был чудовищем, способным себя удержать, а она дала понять, что не является маленькой хрупкой женщиной, требующей к себе исключительно бережного отношения. В конце они улыбнулись друг другу и пошли спать. Просто спать. Больше такого не повторялось. Если бы он изначально знал о ней больше, то смог избежать множества ненужных проблем и истерик.