Настоящие индейцы

– Нет худа без добра.

– Пожалуй. Но я остался лицом к лицу со своей фобией. Я старался найти причины, научиться работать с ней. К счастью, при диагностике врач ошибся, он подумал, что это была клаустрофобия. Конечно, от нее я быстро «вылечился», и на криминалистике блестяще прошел все тесты. Я уже умел маскировать свои проблемы. Я научился сдерживать силу приступов. Сейчас я могу спокойно находиться в одном помещении с беременной, мне не душно. Но – недолго. Не больше двух часов. И при условии, что мне не нужно будет дотрагиваться до женщины. Поэтому нормальный брак для меня невозможен. Моя жена захочет иметь детей. А я не вынесу нескольких месяцев, когда беременность уже станет заметной. Наверняка моя жена решит, что я пренебрегаю ею. Начнутся ссоры, отношения испортятся.

– Но ты ведь можешь все объяснить, как объяснил мне.

– Делла, я не хочу чувствовать себя ущербным. Не хочу, чтобы жена беспокоилась, настаивала бы на визитах к врачу. Это все унизительно.

– Можно жениться на бесплодной.

– Тогда она будет чувствовать себя ущербной. Делла, не говори глупостей. Браки должны заключаться по любви, а не по сочетанию недостатков.

– И надежды на излечение у тебя никакой, так?

Он помолчал.

– Трудно сказать. Несмотря на бодрые заверения врачей, фобии лечатся тяжело, долго, и далеко не всегда бывает результат. Должен сказать, я не очень-то много внимания уделял этому вопросу. Я добился, что смог на достаточном для работы уровне владеть собой, – и на этом остановился. Время от времени я возвращаюсь к своей фобии, предпринимаю какие-то попытки излечиться, убеждаюсь, что результата нет… Последний раз это было перед самым отлетом на Саттанг, когда я виделся с Джеймсом Оршаном.

– Я переслала ему чип Фирса Ситона, да.

– Нет-нет, мы по другому вопросу встречались. Чип он получил, когда я уже неделю, как был в космосе. Он написал мне, пообещал сохранить чип до моего возвращения. А работал я с копией, которую ты прислала… Есть одна вещь, не знаю, тебе сказали или нет. У него другая фамилия, но это такая же история, как у Алистера Торна. Только Джейми взял фамилию жены. Он Маккинби по матери и Ванденберг по отцу.

Я чуть не застонала.

– Ты знаешь, что произошло с моей прабабушкой Дженнифер. Когда ее второго мужа убили, у нее был годовалый сын – Скотт-старший. Мой дед. Но Дженнифер решила, что надо обязательно второго ребенка, чтобы заполнить пустоту в сердце. Все члены нашего клана оставляют в Банке Воспроизводства свои клетки. На всякий случай. И у ее мужа была такая ячейка. Естественно, жены имеют к ним доступ. Она пошла. Родилась девочка, Лора. Очень странная девочка. Нет, искусственное оплодотворение тут ни при чем. Мой младший брат Скотт родился обычным порядком, а – с теми же странностями. Видимо, это наша фамильная черта. Лора была очень религиозной. Она чуралась общества, и в двадцать лет ее отпустили в монастырь. А через два года она приехала в Пиблс с ребенком на руках. Она вышла замуж за Андреаса Ванденберга. Двоюродного деда Макса, к слову. В семье был скандал – одним словом, ее выгнали. Не то чтобы совсем, просто сказали, чтоб даже не думала мужа приводить. Она ушла. А когда моя мама училась в университете, то ей показался смутно знакомым очень молодой преподаватель. Разговорились. Он представился Джеймсом Оршаном. Тогда-то мы и узнали подоплеку и окончание той истории. Андреас Ванденберг служил в армии. Он взял отпуск для венчания, потом вернулся на службу. И погиб чуть не в первый день. Лора родила. Она была вдовой, когда приехала в Пиблс. Но ее даже ни о чем не спросили. А она была слишком гордой, чтобы попрекнуть родную мать. И ведь ей нечего было стыдиться, вообще нечего. Андреас был одним из лучших Бергов. Абсолютно, кристально честный и добрый человек. Мы его не знали, он всегда держался на периферии. А Лора осталась одна. Она сумела отправить сына – Джеймса Маккинби Ванденберга – в университет. Он и сам много работал. Конечно, потом дед спохватился, его та история мучила, так что Оршану клинику, фактически, подарили. Но он того достоин. Действительно же гениальный врач. Сам он не заработал бы, и сколько женщин остались бы несчастными? Но Джеймс, хоть и примирился с семьей, отказался возвращать родовое имя и требует, чтобы его воспринимали самого по себе.

– А Лора? – тихо спросила я.

– Лора так и осталась чудачкой. Она не хотела разговаривать со своей матерью, их мирил мой отец. Лора сказала, что мечтает о закрытой школе для девочек, но не примет ее от потомков своей матери. Ее построил мой отец. Отличная школа. В сельской Шотландии, вид на Бен-Невис. Лора счастлива, ей больше ничего не нужно. Внуков обожает… и не только своих, – Август засмеялся. – Ира училась в той школе. И теперь считается одной из самых тонко воспитанных и образованных дам высшего света. Если у тебя родится девочка, я все-таки настою, чтобы ты отдала ее туда. Лучше, чем Лора, ее не воспитает никто.

Я только вздохнула.

– И вот ему я рассказал про свою фобию. Я был у многих врачей. Бесполезно. Джеймс мне сказал, что мой случай в принципе излечим. У меня было очень мало времени. Но он сумел докопаться до истоков. Честно говоря, они совершенно безрадостные. Для нормальной семейной жизни я не гожусь. Должно быть, мама тебе рассказывала – у меня должен был быть еще один брат. Эдуард. Он умер на второй день жизни. Такое бывает один раз на миллион, десять миллионов случаев. И такое случилось с нами. Его уронили в клинике. На глазах у мамы. Там не понадобилась ни реанимация, ничего. Сразу. А несколько лет спустя я играл со Скоттом-младшим, ему был годик. Поднял его над головой, хотя мне было всего-то шесть. И уронил. На глазах у мамы.

Август осторожно поправил мои волосы, которые лезли ему в лицо.

– Меня никогда в жизни не наказывали физически. Бывало, что накладывали «санкции» – запрет на сладкое, к которому я равнодушен, или даже домашний арест. На меня даже не кричали до шести лет. Я бы хотел сказать, что не помню, как это было, но было ужасно… Нет. Я все прекрасно помню. Помню, как отец оттаскивал от меня маму, а Ира, маленькая Ира, ей всего-то было два, плакала и пыталась защитить меня. У Скотта даже синяка не было. В общем-то, ничего, кроме пары шлепков да множества слов, мне не досталось. Но меня это потрясло. Как же так, меня наказали! Я ведь не нарочно, это случайно вышло, и никто не пострадал, Скотт, конечно, завопил, но очень быстро успокоился. Да я его в клумбу уронил, только что вскопанную, на мягкую землю. Я даже первое время думал, что дело в испорченной клумбе, а не в том, что Скотт упал. А потом был один эпизод. Вот его я забыл и сумел вспомнить только на сеансе у Джеймса. Прошло буквально два дня. Мама отвозила меня в школу, парковалась она всегда на соседней улице, и дальше мы шли пешком. Навстречу шла женщина с огромным животом. Шла тяжело, ей было душно и плохо. Я спросил у мамы – что с ней, она больна, почему у нее такой огромный живот? Мама мне объяснила. Нормально объяснила! Она сказала: эта женщина – мама, а живот большой, потому что внутри там ребенок, может быть, такой же мальчик, как я. Или девочка, такая же, как моя сестра. – Август помолчал. – Это детская фантазия. Она очень причудливая. Мне показалось, что там такой же большой мальчик, как я. Ведь живот был просто огромный. И его туда посадили за плохое поведение. Если я буду плохо себя вести, со мной сделают то же самое. И мальчик в этом животе, наверное, тоже не сделал ничего особенного, как не делал я. А сейчас ему там нечем дышать, ведь в животе нет воздуха, и он задыхается, а выйти не может. Не помню, что было дальше. Очнулся я в клинике. И я точно знаю, что этот эпизод выпал из моей памяти, он совершенно не мешал мне жить. Я видел беременных после этого, никакой реакции. Пока в университете Анна случайно не прислонилась ко мне животом.

Я только глаза закрыла.

– Джеймс обучил меня некоторым техникам. Как ни странно, от них стало только хуже. Я поработал над собой, пока летел сюда, и получил два приступа просто от того, что слишком живо вообразил себе картину, вызывающую панику.

– Август, а ты уверен, что мне стоит жить с тобой под одной крышей? Ты ж не сможешь.

– Почему? Смогу. У нас ведь нет необходимости ни проводить долгое время наедине друг с другом, ни жить в тесном физическом контакте.

– Послушай, но ты мне как-то говорил, что рано или поздно тебя вынудят жениться. Твоя семья не знает, что ты не можешь? Или…

– Или. Скотт полагает, что это дурь. Маме я по понятным причинам ничего не говорил. Отец считает, что все можно устроить красиво, никого не травмируя. У меня такая работа, что бывают долгие командировки. Нет никакой сложности в том, чтобы устроить себе такой выезд в опасное время. Допустим, на Тварь или даже в Куашнару. На шесть-семь месяцев. С таким расчетом, чтобы вернуться к родам. Достаточно договориться с врачом, чтобы он счел мое присутствие при родах вредным для роженицы, – и никто ничего не узнает. Этот вариант неплох, но меня коробит от мысли, что я буду, фактически, лгать жене.

– Тем не менее…

– Если меня прижмут как надо – да, это будет тот самый вариант. С той разницей, что моя жена будет знать правду. Может быть, она поймет меня. Может, отношения испортятся, и у меня будут такие же вечные проблемы в семье, какие были у Скотта-старшего. У него по другой причине, но это неважно. Но лгать я не стану.

– Мне кажется, ты излишне драматизируешь свое положение. У тебя столько денег, что найдется миллион желающих стерпеть любые твои недостатки.

– Девушка, которая идет замуж из-за денег, не нужна мне. Я все-таки слишком хорош, чтобы быть чьим-то кошельком.

Я перевернулась на живот, приподнялась на локтях, придерживая плед на груди, чтобы не сверкать голым телом. Слабого света ночника хватало, чтобы видеть лицо Августа. Он лежал затылком на бревнышке, кудрявые волосы разбросаны в художественном беспорядке. Он мягко улыбался, а глаза в полутьме казались черными. Одну руку он заложил за голову. Прошло с полминуты. Август очень осторожно приобнял меня свободной рукой, привлекая к себе.

У меня перехватило дыхание и оборвалось сердце. Август молчал, я не сопротивлялась. Он притянул меня так, что я вынуждена была лечь ему на грудь. Подставила руки под подбородок, чтобы не отводить глаз от его лица. Бедром я практически касалась члена.

– Уже не стесняешься дубовой эрекции?

Я понимаю, грубо. Но мне очень, очень нужно было куда-то сбросить напряжение, разрядить обстановку.

– Нет, – Август улыбнулся чуть шире, и чего в его улыбке не было, так это смущения. – Ты же все равно знаешь. Делла, последний раз я видел обнаженное женское тело в своей каюте на яхте. И это тело было твоим.

– У тебя раньше не было проблем с тем, чтобы найти женщину.

– Теперь не хочу. Устал от случайных связей.

– А между нами твой килт, как меч между рыцарем и женой его брата…