Наталья Кирилловна. Царица-мачеха

Между тем хозяин послал за ним и сам с царицей вошёл в дом. Затем извинился, что оставляет её одну, дабы переодеться. Она же, оставшись одна, стала думать, пытаясь понять, что у него на уме, ибо заметила его сдержанность и необычную молчаливость в беседе. «Ох и ловок Францишка, ни за что не догадаешься, что у него в голове. Дошли или не дошли до него слухи о том, что Петруша пытал человека?» И решила: «Видимо, дошли, только он не придаёт им значения. Ну и ладно. Человек он в слободе влиятельный и Петрушу в обиду не даст».

Успокоившись на этой мысли, Наталья огляделась. Комната была обита голландской кожей с золотистыми разводами. Стол накрыт камчатной скатертью. Цветы в вазе. И закуска: чёрная икра и рядом горка блинчиков. На тарелке мелко нарезанные ломтики севрюги. Бутылка рейнского. Видимо, хозяин завтракал поздно.

Наталья вспомнила о своих подарках и поднялась, чтобы крикнуть Петрушу, но не успела. Дверь с шумом распахнулась, и он вбежал, счастливый, возбуждённый.

— А где Лефорт?

— Сейчас будет. А ты сбегай за подарками.

Она не закончила фразу: его серый кафтан уже мелькал за окном.

И лишь когда он вернулся, держа куль с подарками в протянутой руке, она увидела, что обшлаг его кафтана слегка обгорел. Поймав её укоризненный взгляд, Петруша сказал:

— Ништо. В деле был. — И весело оглянулся на вошедшего Лефорта.

У хозяина тоже был весёлый вид. Однако от его внимания не ускользнуло, что башмаки у его молодого друга были грязные. Уловив это взгляд, Наталья не знала, что делать. Но Петруша, ничего не замечавший, спросил мать, показывая на куль:

— А это куда?

За неё ответил хозяин:

— Выгребай на поставец. Разберёмся.

— А это твои, что ты любишь. — Пётр указал на коробку конфет и сам же заботливо открыл крышку.

Когда сели за стол, Лефорт спросил:

— А почто князя Ромодановского не привезли с собой?

Наталье показалось, что Лефорт каким-то образом знает о поносных словах князя Фёдора Юрьевича. Подумав, она осторожно ответила:

— Ныне у многих бояр опаска на уме.

— Что так?

— Моду взяли ал и обычай такой у них: всё бы хаяли Немецкую слободу, — выскочил Петруша.

Франц Яковлевич спокойно заметил:

— Нам привычно слышать, как иноземцев преследуют злыми наветами.

— Что с наших бояр взять?! — горячо и быстро откликнулся Пётр. — Стариной живут. Из старого ума выжили, а нового не нажили. Ныне сказал об этом боярину Буйносову, — молчит.

— А что ему сказать? — поддержала сына Наталья, не терпевшая боярина.

— Ссориться — это дурно, — задумчиво произнёс Лефорт. — Ныне надобно промышлять всякими мерами, чтобы лучших да ближних ко двору людей склонить в нашу сторону.

— Да как промышлять-то? — спросил Пётр.

— А умом да сноровкой.

Глаза Петра округлились от внимания, с каким он слушал Лефорта.

— Да разве умом везде поспеешь?

Лефорт рассмеялся, ответил шуточкой. Рассказал, как по прусскому обычаю наказывают непроворных. Петруша заливался смехом. Но Лефорт сразу же перешёл на серьёзный тон:

— Ты, Пётр Алексеевич, умный не по летам, и ты понял: тебе нужны толковые опытные люди. Они смотрят на Запад и умеют дело делать. Только не ошибись. Паче всего тебе нужны люди верные, чтобы за тебя свою жизнь могли положить. Не теряй время, не ищи таких людей среди бояр. Ежели они и есть, то сами найдутся. А не станут слушать тебя — на Руси вашей, у царей есть плаха. Не спеши, однако, до времени бороться с недругами.

— Ждать, говоришь? Да как же без дела жить?

— Бог заповедал людям не только труд, но и радости. Казна у тебя есть, пей, веселись. Или не видел, как живёт Немецкая слобода? Или не заметил, сколько тут красивых девиц? Гуляй! Тебе никто не волен перечить!

Пётр с радостным удивлением слушал Лефорта, словно друг читал его мысли.

— Это мне и князь Борис говорил: «Тому дураком слыть, кто не умеет весело жить».

Лефорт подливал и подливал Петру рейнское, не забывая и себя. Вино развязало им языки.

— Запомни, мой друг, немецкое присловье: «Худо в карты играть, а козырей не знать». Думаешь, мне не известно, что ближники твои более других горло дерут против немцев да Немецкой слободы? Дай им лишь волю — и за тебя примутся.

Лицо у Петра поскучнело.

— Не ведаю, о ком ты говоришь, Франц Яковлевич, — вступила в разговор Наталья. — Наши ближники противу нас с Петрушей не пойдут. Коли не верить князю Ромодановскому да боярину Лопухину, то кому же и верить?

— Но ежели они люди крепкие и верные, то зачем противу немцев выступают? Или немцы вам не друзья? — с твёрдостью в голосе возразил Лефорт.

— О, Франц! Ты не знаешь князя Фёдора Юрьевича! А я его с детства знаю. Он всегда говорил, что готов идти за меня в огонь и в воду. Я надеюсь на него больше, чем на самого себя. И ежели он не верный мне, то кто же верный? — горячился Петруша.

— А ты вели сыскать, таков ли князь, как думается тебе!

В разговор снова вступила Наталья Кирилловна. Она явно волновалась.

— Этак, Франц Яковлевич, мы всех верных людей от себя отведём. А меж тем правительнице Софье того и надобно. Как не помнить, что эта злодейка стережёт каждое наше слово?

— Или на Софью управы не найти? И найдёте, но не сейчас. Время всё поставит на свои места...

Лефорт ещё никогда не был столь упрямым в споре. «Как бы не сбил с толку Петрушу!» — подумала Наталья.

— Помилуй, Франц Яковлевич! Ты велишь дать волю Софье и, значит, отпустить поводья? Но ведь этак и власть из рук выпустишь!

— Это неможно. Пётр Алексеевич — царь.

— Но власть ныне у правительницы. Петруша ещё не вошёл в возраст.

Лефорт пристально посмотрел на царицу. Он понял, о чём она думала, но не говорила. Для неё нет сейчас дороже той власти, что даёт ей несовершеннолетие сына-царя. А когда он войдёт в лета, захочет ли она лишиться этой власти, отдать её Петру? Как это у русских говорят: «Своя рубашка ближе к телу»? Но, если царица не захочет выпустить из своих рук власть, какая это будет помеха делам, которые задумал Пётр под его, Лефорта, влиянием! И что ожидает их, его друзей? Не будет воли, и всегда будет недоставать денег. Всё это разом пронеслось в сознании Лефорта, словно кто-то чужой смешал его карты.

Но тут внезапно явился человек от прусского посланника и передал его приглашение на бал, даваемый им в танцзале. Человек поклонился сначала Лефорту, затем герру Питеру и вышел.

Петруша с просиявшим лицом тотчас кинулся к матери, хмуро наблюдавшей эту сцену.

— Матушка, вели прислать мне бархатный кафтан и башмаки с пряжками.

— Я велю тебе ехать со мной! — строго сказала Наталья Кирилловна.

— Матушка, за что гневаешься?

— Это я должна тебя спросить, как это учинилось, что холоп называет тебя герром Питером? Государь московский Пётр Алексеевич — герр Питер?