Наталья

— Где, в психушке? В психушке — ума набраться? — Интересно…

— Да. Раз своего мало.

— А кто со мной ночью спал?

— Я.

— Чего это?

— Оставлять одного не хотел.

— Прямо медсанбатка Маша спасает раненого командира.

— Поостри-поостри, так я сейчас тебе сделаю физическое внушение о том, что такое хорошо и что такое плохо, если тебя отец этому еще не научил.

— С ума сойти, как я боюсь, Б. …

— Ну ладно, Санчик, мне пора идти, — он пытливо смотрит на меня и молчит.

И я молчу.

— Мне пора идти, я сказал…

— Ладно, Б., иди. Я никогда ничего не делаю дважды, — не повторяю и не исправляю.

— Попробуй только попробовать по второму разу, я из твоей конопатой головы все конопушки вышибу. А то такие шизики, как ты, вечно, когда не получилось первый раз, пытаются во второй…

— Подсказываешь, что ли?

— Идиот!

Он наклоняется и гладит мою щеку. Потом смеется.

— Ты что, Борь?

— Спать с тобой приятно. Лучше женщины. Греешь, как печка. А ночи холодные еще.

— А, — я усмехаюсь, — ну, заходи еще, согрею, правда, груди нет прижать…

И тут я вспоминаю…

— Ну, что ты остановился, шизик, чего в глазах помутилось, опять вспомнил что-то? Я чувствую, мне тебе сейчас надо дать по уху, а не потом, чтобы, когда я вернулся, застал тебя живым.

— Все в порядке, Б. Мне показалось. Приятной работы.

Он раздвигает губы в улыбке:

— Лучшего пожелать не мог?!

— Не-а.

— Тебе свет потушить?

— Пожалуйста. Я очень хочу спать… в темноте.

Он не слышит последнего слова, тушит свет и выходит. Я прикасаюсь к бинту в темноте. Где эта завязка? Туго забинтовано, надо ее сорвать. Хотя я обещал ему. А, все равно. И, обхватив бинт рукой, будто обняв его, я засыпаю.

Меня кто-то трясет за плечо. Это Наталья, думаю я. Женские духи.

— Добрый день, я приехала вам сделать укол, ваш брат дал мне ключ, чтобы не поднимать вас с постели.

Вот у кого мой ключ теперь.

Она стоит склонившись, касаясь моего плеча.

— У него все такие милые медсестры?

Она вспыхивает.

— Не знаю.

— Вам этого никто не говорил?

— Давайте поворачиваться, у меня все готово.

— Куда? — спрашиваю я.

— На живот, пожалуйста.

— Что вы? — восклицаю я ошеломленно. — Вы такая симпатичная, а я к вам буду этим местом поворачиваться.

— Я же медсестра, а вы больной.

— Я здоровый, — мне жутко нравится, она все всерьез принимает.

— Хорошо, вы здоровый, но вы пациент, и я к вам так отношусь, как к пациенту.

— Тогда тем более ничего не получится.

— Почему? — она удивлена.

— Я думал, вы ко мне по-другому относитесь… — говорю я страшно многозначительно.

— Хорошо, я к вам по-другому отношусь.

— Как вы это докажете? Я должен убедиться.

— Не знаю, — она всерьез на секунду задумывается, и стройный носик ее слегка морщится. — Ну я вам…

— Вы меня поцелуете, — говорю я.

— Как?!.. — она вспыхивает словно зарница.

— Очень просто. Иначе ничего не получится. Мама меня всегда целовала после укола. В компенсацию.

Она хватается, как за спасительный остров:

— И я — только после.

— Но вы же не мама, — резонно замечаю я.

— Правда, — искренне соглашается она.

Ну прелесть, какая девочка.

— Итак, — говорю я.

— Я не могу.

— Тогда я засыпаю, — я делаю вид, что поворачиваюсь на бок, к стене лицом.

— Не надо, пожалуйста…

— И что вы скажете доктору, не представляю.

— Ладно, раз вы настаиваете, — поспешно говорит она. — Только потом укол.

Она наклоняется и касается моей щеки губами. Какая ласковая девочка.

Я поворачиваюсь на спину.

— Только не смотрите, пожалуйста, — прошу я.

— Как же я буду делать укол, не смотря? — она удивляется.

— Ну постарайтесь, а то мне неудобно.

Я опускаюсь на подушку. Она приближается ко мне со шприцем.

— Ой, — говорю я, — больно.

— Что вы, — у нее встревоженный голос, — я же еще ничего не делала.

— Все равно больно, оттого что будет больно.

Она смеется. Как она делает укол, я даже не чувствую.

Она уже у стола. У которого не была ни одна женщина, кроме…

— У вас легкая рука, совсем не больно, спасибо.

— Пожалуйста, — лицо ее дарит мне улыбку.

Она закрывает чемоданчик.

— Ключ я оставлю на столе. Выздоравливайте.

— Я постараюсь, — она приближается к двери. — И… не обижайтесь насчет поцелуя. Знаете, больные люди с причудами. Словом, как пациенты…

— Наоборот, мне не на что обижаться. Я даже хочу поцеловать вас еще. — Она порывисто наклоняется и целует меня дважды: — За ваше терпение… Если это поможет вам выздороветь.

Дверь за ней бесшумно закрывается, она вышла очень поспешно, даже не сказав «до свидания».

Я засыпаю, что она мне там вколола?

— Так! — просыпаюсь я от громового голоса, — конопатое твое отродье, ты чем же это с моими медсестрами занимаешься?

— Ничем, — спросонья отрицаю я.

— Как это «ничем»?!

— А что, все рассказала?

— Это потеха была! Она возвращается, я ее спрашиваю, все в порядке, Оленька? Да, отвечает она, я его поцеловала.

— Как? — обалдело спрашиваю я. Она отвечает: он говорит, что мама всегда ему так укол делала. Ну, я еле сдерживаюсь. Она мне: но, Борис Наумович, он такой, такой…

— Развратник, конечно, ужасный: страшное дело, поцеловала два раза!

— Не перебивай, козявка. Она говорит: такой милый, он мне понравился, и… я его второй раз сама поцеловала… — и стоит вся смущенная, зардевшаяся, прямо очарование. Я даже взгрустнул, свои молодые годы вспомнил.

— Смотри, какая честная девочка.

— Она милашка, ее вся поликлиника любит.

— Да, очень милая.

— Я рад, что она тебе понравилась, твои штучки сразу узнал. Вот я и подумал: она очень приятная, милая девочка, тебе понравилась — может, сменишь коньки на санки и успокоишься…