Натурщица Коллонтай

Знаешь, есть на свете такие люди, по которым сразу же можно определить, что они, даже если и не за что противостоять, то всё равно найдут за что и каким средством. Вот она из таких, Елена, не помню — с нерусской фамилией какой-то. Думаю, такая и ты у нас, бабушка, хотя мы и не сталкивались при жизни, но непримиримая и самовластная в действиях всей твоей выдающейся жизни.

У нас, которая по йоге ведёт, тоже в принципе похожа на эту человеческую разновидность. Ни одно занятие, даже если все всё пытаются делать правильно и со старанием, её не удовлетворяет до конца. Для неё главное не научить и мягко поправить, не повышая голоса, а выразить поперёк того, как исполняешь любую асану, даже самую начинающую. Потому что если всё будет тихо и мирно и все довольны уроком, то её это бесит, и она обязательно начнёт искать повод, где было неправильно у кого и в чём.

И нервничать, как будто её обидели преднамеренно.

Странно, очень странно.

Казалось, вся та философия духа и тела, за которую она первая же и переживает, должна приводить к спокойствию и расслаблению умиротворённого духа. К созерцательности и уходу внутрь себя на почве размягчённых членов. К медитациям и покою. К обращению мыслями к шелесту трав, к закатам, листопадам, небесной синеве, галечным пляжам с забытым шлёпанцем, к вывороченным из грунта корневищам, к ягодам и грибам, к бабочкам и гусеницам, к скальным породам на срез, к раздавленным помидорам, к туманам, к облачностям и когда ясно, к полевым цветочкам, к детским игрушкам, к следам на песке, к раскрывшимся и нераскрывшимся почкам, к огню и пожару, к воде и волнам, к земле и пыльной буре, и даже к трамвайной остановке, как она отбрасывает тень…

А вместо всего этого она наполняется раздражительностью и начинает насильственно ставить тебя в асану, больно прихватывая конечности.

Где же тут гармония духа и тела?

А месячные принимает исправно.

И Кашпировского разрешили по телевизору, первый раз за всю его противоправную предыдущую практику, когда укладывал людей стадионами под свой дьявольский гипноз.

Не верю.

Мутит и наживается на доверии и глупости народной, которая сегодня так и сквозит отовсюду, когда столкнулись лбами нажитое прошлое с непонятным будущим.

Но Владлен говорит, это и есть признаки демократии. Погоди, говорит, скоро фашисты и шовинисты повылазят изо всех щелей, и это, как ни странно, тоже будет означать первые ростки свободы не на словах, а по жизни. Так уж, сказал, человек устроен, таким негармоничным и отвратительным образом создан, что всегда будет живущая в нём гадость прорываться наружу, как только найдёт первую для себя дырочку, даже крохотную самую. Иначе не будет движения к прогрессу и победы сил добра над злом мироздания. А борьба эта вечная, и кто в ней победит, не знает ни одна душа на земле, кроме того, кто её затеял.

И — пальцем в небо с загадочными глазами. А потом — в пол, тоже многозначительно так же.

Он хороший человек, в общем, к тому же вижу, что далеко не глуп — вполне себе образованный интеллигент и умница.

И платочек на шее носит шёлковый, как чудаковатый поэт Вознесенский.

Вдовец на пенсии, в прошлом старший редактор издательства «Техническая и справочная литература», при сыне с невесткой, внуке и внучке, живёт отдельно от них, тоже у нас на Остоженке, комната у него в не расселённой пока коммуналке с каких ещё времён. Тайно пописывает стишата, но самого Вознесенского не терпит из-за резких взмахов руками и неконкретной зауми, а за талант признаёт Николая Тряпкина, хотя я его не знаю, не слышала и не читала. И оценить не в силах, бабушка.

Сегодня на занятии напомнил мне, что Рождество было в ночь со вчера по католическому календарю христиан всего мира, кто не придерживается православной веры.

Говорю:

— А мы с вами при чём, Владлен?

Он:

— Я католик, Шуранька, вся моя семья имеет польское происхождение, мы Войцеховские, были и остаёмся.

Я:

— А почему же имя ленинское такое, а не Збышек, к примеру?

Он:

— Папа был верующий сам, но опасался власти, отсюда и имя дали мне, от страха перед Сталиным. Тогда же трения были нешуточные между поляками и нами, это потом уже в 32-м пакт о ненападении подписали. Но только всё равно расстреляли его в 37-м, уже как врага народа. Уж лучше и на самом деле был бы Збышек, а то выходит, и по сию пору вурдалаку этому кровавому осанну пою невольную именем своим.

Я:

— Так у вас теперь, получается, другой праздник, а у русских другой. И празднуете?

Он:

— Всенепременно, милейшая Александра Михайловна. Это один из самых светлых праздников в году, наряду с Пасхой Христовой и приятными личными событиями.

Я:

— И сын разделяет с внуками?

Он:

— К сожалению, это поколение уже не уделяет должного внимания религиозным традициям, но к моим слабостям они относятся вполне уважительно, непременно поздравляют и ставят мне ёлку к Рождеству, ещё заранее до Нового года.

Я:

— А католиков, что, сажали раньше по статье инакомыслящих? Или обошлось?

Он:

— Я никогда не выражал своих религиозных убеждений, дело это сугубо касающееся лишь одного меня, да и не борец я по натуре своей, скорее обычный московский интеллигент, думающий о будущем страны, в которой предстоит жить моим детям и внукам. Ваша бабушка, вероятно, так же рассчитывала, что Россия наша когда-нибудь придёт к счастью и процветанию, хотя и были они с моим папой носителями различных идеологий.

Я:

— Не знаю, я всё равно ею горжусь, несмотря что дружбу с вурдалаком водила и со Сталиным по большей части на короткой ноге была.

Он:

— Как Хлестаков с Пушкиным?

Я:

— Про них не в курсе, а про фамилию Коллонтай плохого слышать не желаю, вы уж меня извините, если не угодила вашим взглядам на политику, родная кровь во мне дыбом просто встаёт против любого обличения моей выдающейся бабушки, как движения и цели вперёд. Была бы в чём-то не права, давно бы убрали с Новодевичьего, так или не так?

В общем, пригвоздила его крепко, Шуринька. Однако интерес к нему у меня не пропал после этого разговора, просто я решила, что с первого дня нашего сближения необходимо развести приоритеты по убеждениям.

А он и не думал входить в противостояние никакое, извинился тут же, что превысил полномочия, приведя шуточное сравнение с цитатой из классика. Правда, я так и не поняла, что он имел в виду в своих словах про Пушкина, но засекла, что чуть-чуточку всё же надсмеялся над твоей памятью как борца.

В общем, помирились, не успев хорошо даже поссориться.

И стали продолжать с ним общение, увеличивая темп средней скорости сближения от асаны к асане дважды в неделю.

И забыла ещё про смерть Андрея Дмитриевича тебе сказать.

Умер он, сердешный.

Знаешь, мне так жалко его было, просто не знала, куда деваться. Ты бы видела, как его по телевизору захлопывали, бедного, и как ненавидели глазами и ором своим. А он всё вытерпел и не останавливал своих слов. И умер прямо в ходе периода съезда депутатов Верховного совета, от сердца.