Научная фантастика. Возрождение

— Это не одно и то же. — Лейша старалась держать себя в руках. За спиной Стеллы виднелись генемодные пальмы с длинными голубыми листьями. Что Стелла делает в Калифорнии? Ни один уличный аппарат не защищен как следует. — Дженнифер приносит неприятности всем — и Спящим и Неспящим…

— Только не мне. Это ты причиняешь вред, разрушая единственную семью, которая оставалась у нас. Мы не такие счастливчики, как ты, Лейша!

— Я… — начала было Лейша, но Стелла уже отключилась.

В библиотеке Лейши с Кевином Адам Уолкот рассеянно разглядывал ряды книг по юриспруденции, голографический портрет Кенцо Иагаи, скульптуру Монди Растелла. Лейша видела, как Уолкот поджал ногу, запустил руки в волосы, забавно передернул тощими плечами и опустил ногу на пол. Чудак — иначе и не назовешь. Самый странный из всех ее клиентов. Иногда она даже не знала, понимает ли он то, что она пытается до него донести.

— Доктор, вы все еще можете оспорить выдачу патентов, привлечь к суду и «Самплис», и Убежище, причем одновременно с рассмотрением дела по обвинению Шарафи в убийстве. — Ей удалось твердо выговорить эти слова. Иногда, в вынужденной изоляции своей квартиры, она практиковалась произносить их вслух: дело по обвинению Шарафи в убийстве.

— Значит, вы уже не будете моим адвокатом, — с раздражением сказал он, — вы меня бросаете.

Лейша терпеливо начала все сначала:

— Моей жизни серьезно угрожали. Охранники, мимо которых вы прошли в вестибюле, в лифте, и те, на крыше, — это федеральные агенты. Меня держат под домашним «арестом» до суда, потому что здесь безопаснее, чем где бы то ни было. Но я не могу выступить по делу о ваших патентах. А тянуть вам нельзя. В ваших интересах найти другого адвоката. Я составила список, из которого вы можете выбрать.

Лейша протянула распечатку. Уолкот даже не взглянул на нее.

— Это несправедливо! — напористо сказал он.

— Что?

— Человек готовится совершить генетическую революцию, вкладывает всю душу, все силы — и все это ради вонючей мелкой компании, не способной разглядеть гения, даже споткнувшись о него… Мне обещали, мисс Кэмден!

Она поневоле прислушалась. Поведение этого маленького человечка почему-то пугало.

— Что вам обещали, доктор?

— Признание! Славу! Внимание, которое в наше время достается только Неспящим! — Он широко развел руки, встал на цыпочки, его голос поднялся до визга. — Мне обещали!

Тут до него, по-видимому, дошло, что Лейша немало удивлена. Он опустил руки и улыбнулся настолько неискренне, что волосы зашевелились у нее на затылке. Трудно было представить, чтобы директор «Самплис» давал подобные обещания. Что-то здесь нечисто.

— Кто вам такое посулил, доктор Уолкот?

— А, ладно, — небрежно бросил он, избегая ее взгляда, — несбывшиеся мечты молодости.

Она сказала грубее, чем хотела:

— Каждый проходит через это, доктор Уолкот. Рушатся и более достойные мечты, чем о славе.

Он застыл, уставившись на портрет Иагаи, потом задумчиво почесал правое ухо.

— Возьмите другого адвоката, доктор Уолкот, — напомнила Лейша.

— Хорошо, — ответил он с отсутствующим видом. — Я так и сделаю.

Спасибо. До свидания.

Лейша долго размышляла, почему Уолкот так беспокоит ее. Может быть, ее разочаровала неприкрытая глупость талантливого человека? Типичное американское заблуждение: уж если ты профессионал, значит, и личные качества, и здравый смысл полагаются тебе автоматически. Миф не выдержал проверки историей: примеров тому предостаточно. Меланхолия Линкольна, неистовый характер Микеланджело, мания величия Ньютона. Идеал, конечно, Кенцо Иагаи, но кто сказал, что Иагаи — это правило, а не исключение? Почему она ожидает той же логики и дисциплины от Уолкота? Или от Ричарда, который нашел в себе силы остановить разрушительную деятельность жены, но теперь сидит в оцепенении целыми днями, не имея воли ни есть, ни мыться, ни разговаривать? Или от Дженнифер, которая направила свой блестящий ум на безудержное стремление к глобальному контролю?

А может, Лейша глупа, навязывая людям стереотипы поведения?

Она поднялась с дивана и побрела по квартире. Все терминалы были выключены; два дня назад она почувствовала, что больше не вынесет истеричных газетчиков. Окна затемнены, чтобы не слышать перебранок, то и дело вспыхивающих между полицейскими и группами демонстрантов. «Убивайте Неспящих, пока они не убили нас!» — кричал электронный транспарант с одной стороны, а в ответ раздавалось: «Заставьте Убежище поделиться патентами! Они — не боги!» Время от времени группки принимались драться друг с другом. И вчера, и позавчера Кевину приходилось бежать к дому между шеренгами телохранителей, полицейских и вопящих пикетчиков, а автоматические камеры сновали в нескольких дюймах от его лица, ведя топографическую съемку крупным планом.

Сегодня он опаздывал. Лейша поймала себя на том, что то и дело поглядывает на часы. Впервые в жизни она тяготилась одиночеством. Оставалась ли она одна когда-либо раньше? Вначале были папа с Алисой, потом Ричард с Кэрол, Жанин, Тони… Стюарт, и снова Ричард, а затем — Кевин. И всегда, всегда был закон. Его можно было изучать, подвергать сомнению, применять. Он позволял людям с совершенно различными убеждениями, способностями и целями жить бок о бок, не скатываясь в варварство. А у Кевина имелось свое кредо: социум, считал он, построен не на общей культуре, или романтическом понятии семьи, и даже не на неизбежности технического прогресса, а на фундаменте двойной прочности согласованных систем права и экономики. Только на них зиждется личная и общественная безопасность. Деньги и закон. Кевин понимал это, а Ричард никогда. Вот потому она с Кевином.

Где же он?

Терминал в библиотеке вызвонил секретный код личных звонков. Лейша замерла. Демонстранты, фанатики движения «Мы спим», само Убежище — столько врагов, даже если не считать их связи с ней… Она кинулась в библиотеку.

Звонил Кевин.

— Лейша, милая… Извини, что не позвонил раньше. Я пытался, но… — голос замер, совсем не характерно для Кевина. На экране линия его подбородка казалась чуть расплывшейся. Он прятал глаза. — Лейша, я не вернусь домой. Мы сейчас ведем очень важные переговоры по контракту Стейглица. Возможно, придется срочно вылететь в Аргентину, в их дочернюю компанию. Если эти сумасшедшие заблокируют посадочную площадку на крыше, мне придется брать дом штурмом… Я не могу так рисковать. — Спустя секунду он добавил: — Прости.

Она ничего не ответила.

— Я останусь здесь, в конторе. Может быть… черт, без всяких «может быть», когда контракт Стейглица будет подписан и суд завершится, тогда я вернусь домой.

— Конечно, Кев, — ответила Лейша. — Конечно.

— Я знал, что ты поймешь, дорогая.

— Да, — сказала Лейша. — Да. Я тебя понимаю.

— Лейша…

— До свидания, Кевин.

На кухне она сделала себе сандвич, гадая, перезвонит ли он. Не перезвонил. Лейша выбросила сандвич в мусоропровод и вернулась в библиотеку. Голографическое изображение Кенцо Иагаи изменилось. Японец сосредоточенно склонился над моделью И — энергетического конуса. Рукава белого лабораторного халата закатаны выше локтей.

Лейша села на простой деревянный стул и обхватила колени руками, тотчас вспомнив о Ричарде. Она подошла к окну, переключив его на прозрачность, и посмотрела на улицу с высоты восемнадцатого этажа, пока вдруг возникшее среди крошечных демонстрантов волнение не навело на мысль, что кто-то разглядел ее в бинокль. Она снова затемнила окна, вернулась к стулу и села, выпрямив спину.

Лейша потеряла счет времени. Ей вспомнился случай тридцатилетней давности. Однажды они со Стюартом пошли погулять вдоль реки Чарлз. Дул резкий, холодный ветер, и они хохоча бежали ему навстречу, а потом, не обращая внимания на погоду, сидели на берегу реки и целовались. Вдруг, ковыляя по увядшей траве, к ним подошел член секты калнапов (калек — напоминателей). Калнапы уродовали свое тело, чтобы напомнить миру о страданиях в странах, где царит тирания, и просили милостыню для уничтожения мук на всей земле. Этот отхватил себе три пальца на руке и половину левой ступни. На изуродованной кисти было вытатуировано «Египет», на голой синей ноге — «Монголия», а на покрытом уродливыми шрамами лице — «Чили».

Он протянул свою чашку Лейше и Стюарту. Лейша, преисполненная знакомого стыдливого отвращения, опустила стодолларовую бумажку. «Половина для Чили, половина для Монголии», — прокаркал он; его голосовые связки тоже были изувечены в назидание. Он бросил на Лейшу такой чистый, радостный взгляд, что она отвела глаза и крепко вцепилась в ледяную траву. Стюарт обнял ее и пробормотал на ухо:

— Он счастлив, Лейша. Счастлив. Он собирает подаяние для страдающих всей планеты. Он выбрал для себя дело и не обращает внимания на свои увечья.