Наука о войне (о социологическом изучении войны)

Бюлов в «Der Geist des neuen Kriegssystems» приходит к заключению, что успех на войне будет зависеть исключительно от операций (то есть маневров), которые должны быть всеохватывающими. Сражения должны потерять всякое значение, так как они не только могут, но и должны быть избегаемы (сообщения так чувствительны, что не нужно против них удара — боя, а достаточно одной угрозы).

Успех, по его мнению, должен обуславливаться численным превосходством и величиною объективного угла (образуемого двумя линиями от оконечностей базы к объекту операций, столице неприятельского государства). Чем больше будет войск (независимо от их качеств) и чем более объективный угол, тем вернее победа. Величина же объективного угла зависит от длины базы и от длины перпендикуляра, опущенного из объекта на базу. Для обеспечения успеха операций он требует объективный угол не менее 60°, а чем он будет больше — тем лучше. Длина перпендикуляра (обуславливаемая длиной базы) у Бюлова является мерилом наступательной силы государства, которая, таким образом, будет ограниченной, чем, по его мнению, уже ограничивается и осуществление стремления того и другого из больших государств (которые обладают значительным числом войск и длинными базами) к универсальной монархии. Если какое-либо государство перейдет указанный предел, то оно вступит в сферу другого государства, более сильного в этом пункте, и будет остановлено в своем дальнейшем стремлении к поступательному движению.

Таким образом, по расчету Бюлова, должны образоваться в Европе 12 больших государств, которым нечего будет требовать друг от друга, через что установится геометрическое европейское равновесие.

Раз оно установится, то ни одно государство не будет иметь поводов к воинственным покушениям, и вечный мир явится тем более результатом учения о базе, что благодаря ей (то есть базе) ведение войны отнимается от области искусства, то есть страсти, и переносится в область науки, то есть ума и разума.

Вот до каких крайних выводов может дойти теория военного искусства, когда в основу ее не положено научное изучение природы самой войны.

Отрицание теории и систем объясняется как раз тем, что военная история свидетельствует о многочисленных фактах, в которых неумелое применение теории или какой-либо системы было ближайшей причиной поражения. И вот, опасение за такие последствия подсказало мысль о несостоятельности теории и систем. Произошло обычное заблуждение человеческого ума: злоупотребление теорией и системами, ложность теории и систем, рутинность [16] , то есть применение системы уже отжившей, несмотря на появление новых факторов, — родили скептическое отношение к существованию самой теории, систем, к их полезной, а главное — совершенно естественной правоспособности на бытие [17] . Неверное употребление орудия привело к неправильному заключению о негодности его.

16

Военная история показывает, что вред систем обуславливается главным образом ложностью последних и рутинностью.

17

Сухотин Н.Н. Энциклопедия II, с. 228, 229.

Социология войны, исследующая природу явлений войны, даст возможность определить те рамки, в которых применение данной теории или системы научно (пример — система Бюлова).

Эта наука явится не только обоснованием теории военной) искусства, но и указателем тех границ, в которых применение обобщений теории — законно, то есть научно.

Таким образом, социология войны даст должное объединение для теории военного искусства, которое выразится в обосновании и согласовании ее выводов и обобщений. Это объединение жизненно необходимо для всякой отрасли знания. Весьма невелико число лиц, говорит Огюст Конт, обнимающих своим умом хотя бы одну какую-либо (отрасль знаний) науку во всей полноте даже и в том случае, если эта (отрасль знаний) наука, представляет собою лишь часть большого целого. Большинство же ограничивается лишь специальным изучением более или менее обширного отдела, не особенно заботясь об отношении своей частной работы к общей системе. Необходимо поспешить избавиться от этого зла прежде, чем оно успело принять значительные размеры. Можно опасаться, что человеческий ум, в конце концов, запутается в лабиринте детальных исследований.

История развития наук показывает, что каждый раз, когда человеческий ум сосредоточивает все свое внимание на форме, а не на сущности, появляется схоластическое направление.

В особенности резко это можно заметить в средние века в философии: тенденция и метод, преобладавшие тогда, — диалектика. Рассуждают, аргументируют, делают бесконечные выводы, не проверяя принципов, которые стоят выше всякого анализа, так как сущность идей определялась догматом; мышление могло быть свободно только в методах объяснения у применения. В эту сторону и направлялась деятельность средних веков. Злоупотребление диалектикой вело к различным тонкостям анализа, к массе разделений и подразделений, к превращению логического рассуждения в словесный механизм и к крайнему злоупотребление формами мышления в ущерб самой мысли; одним словом — к формализму [18] .

18

Фуллье А. История философии, с. 144.

Приведенное выше характеризует эпоху, если так можно выразиться, периода «классической схоластики», то есть ту эпоху, когда схоластика властно царила во всех отраслях знания. Конечно, современное положение военных знаний не может быть полностью уподоблено этому. Но все-таки нельзя не заметить существования «схоластического направления» во многих произведениях военной литературы. Причина та же, что и причина схоластики средних веков.

Наука, поставившая себе целью исследование природы войны, поможет военным знаниям окончательно выйти из периода схоластики. Такое исследование, произведя научную оценку принципов военного искусства, позволит военной мысли выйти из области искусственных обобщений, подразделений и тому подобного на путь здравого и строго научного исследования.

Всякая наука слагается из двух факторов: 1) из ряда сведений, систематически расположенных, и 2) из совокупности методов или приемов, при помощи которых приобретаются эти сведения (методология или логика данной науки).

«Несомненно, наука, — пишет Д.С. Милль [19] — может достигнуть известной и притом довольно значительной степени развития без всякой другой логики, кроме той, какую эмпирически приобретают в течение своих занятий себе люди, обладающие так называемым здравым смыслом. Люди судили об очевидности и притом часто правильно, раньше, чем логика стала наукой, — иначе они никогда не могли бы ее сделать таковой. Точно так же громадные сооружения воздвигали прежде, нежели узнали законы механики. Но существуют некоторые границы, как для того, что могут сделать техники без знания начал механики, так и для того, чего может достигнуть мыслитель, незнакомый с принципами логики. Лишь немногие люди — благодаря необыкновенной гениальности или тому, что им удалось случайно приобрести ряд целесообразных умственных навыков, — могут работать без общих принципов точно так же или почти точно так же, как они работали бы, если б владели этими принципами. Но для массы людей необходимо или понимать теорию того, что они делают, или же руководиться правилами, установленными для них теми, кто понимает эту теорию. В прогрессе науки от самых легких до наиболее трудных ее проблем обыкновенно каждому крупному шагу вперед предшествовало (или же сопровождало и необходимо обуславливало его) соответствующее улучшение логических понятий и принципов в умах передовых мыслителей эпохи. И если некоторые из наиболее трудных наук и до сих пор еще находятся в столь неудовлетворительном состоянии, если в них не только так мало доказанного, но и не окончены еще споры даже о том немногом, что уже, казалось бы, доказано, то причина этому может быть именно в том, что логические понятия людей не достигли еще той степени широты и точности, какая потребна для оценки очевидности в этих областях знания».

19

Милль Д.С. Логика, с. 8.

Вышеизложенное положение Д. Милля верно по отношение к логике каждой из отраслей знания.

Характер научных приемов (методов) во многом зависит от тех особенностей, которые присущи изучаемым объектам; посему каждая наука имеет свою методологию. А отсюда следует, что всестороннее изучение методов (методологии) науки, то есть изучение их со всеми особенностями, возникшими в них под влиянием особенностей объектов, изучаемых этой наукой, невозможно без знакомства с объектом исследования [20] . А отсюда следует, что самое развитие теории военного искусства (науки о ведении войны), находящееся в тесной зависимости от развития ее методологии, еще и в этом отношении зависит от науки, поставившей себе задачей исследование природы явлений войны, то есть от социологии войны.

20

Введенский. Логика, с. 3.

5. Причина задержки создания социологии войны

Из только что сказанного мы видим, насколько необходима социология войны для правильного развития теории военного искусства. И все-таки такая наука не рождалась.

Как это объяснить?

В области научной работы, так же как и в прочих сферах человеческой деятельности, большую роль играет среда, в которой протекает работа. Потребности этой среды обуславливают возможности работы, так же как спрос обуславливает производство в промышленности. В военной среде непосредственные практические потребности в научном исследовании войны ограничивались рамками изучения способов ведения войны. В среде же представителей общей науки, до Мировой войны 1914–1918 гг., существовало определенное пренебрежение к изучению войны. Последняя почиталась пережитком варварства и всецело предоставлялась изучению господ военных. Социологи считали возможным создавать теории жизни общества без подробного анализа самых явлений войны. Одним из результатов подобного отношения к войне явилось засилье в Исторических и Общественных науках экономического материализма: сосредоточивая свое научное внимание лишь на эпохах мира, когда экономический фактор имеет в жизни народов громадное значение, они упускали из вида периоды войны, когда на первый план выдвигаются глубокие психические процессы, связанные с борьбой.

Естественно, что подобная атмосфера мало благоприятствовала всходам науки о войне, которая могла появиться на свет лишь как непосредственная часть общей науки об обществе. Оказавшись не в силах пробиться через окружающую стену отчуждения, военные ученые продолжали посвящать все свое внимание изучению способов ведения войны, контрабандой провозя иногда в теории военного искусства научные изыскания, выходящие из рамок «непосредственно полезного опыта». Такой контрабандой, по существу дела, и является классический труд Клаузевица.

Война 1914–1918 гг., вовлекшая в свою орбиту народные массы почти всего цивилизованного мира, не могла не произвести перемены в отношениях общей науки к войне. Даже наиболее пацифистски настроенные научные учреждения начали понимать, что для того, чтобы человечество излечилось от войны, нужно, чтобы сама эта социальная болезнь была бы изучена. Во всех разветвлениях науки об обществе, началось изучение процессов вызванных мировой войной и ей сопутствовавших. Особенное внимание такому изучению уделяется в современных экономических науках, которым очень долго приходится считаться с неизжитыми последствиями войны 1914–1918 гг.