Наулака - История о Западе и Востоке

Коляска принца съехала на обочину дороги, уступая место разболтанной, дребезжащей, готовой вот-вот развалиться почтовой карете, приближение которой сопровождалось безумными звуками надтреснутой трубы.

– Во всяком случае, это лучше, чем телега с парой буйволов, - сказал Тарвин, не обращаясь ни к кому в частности. Ему пришлось приподняться с сиденья, потому что он начинал задыхаться от пыли.

– Молодой человек, разве вы не знаете, кто она?
– спросил он хриплым голосом.

– Ее сюда прислали, - сказал махараджа Кунвар.

– Ее зовут Кейт, - сказал Тарвин; слова застревали у него в горле, - и попробуйте только забыть это.
– А затем уже про себя, довольным шепотом: Кейт!

Мальчик сделал знак рукой своей свите, и та, разделившись на две части, выстроилась в две шеренги по обе стороны дороги, и вид у эскорта был хоть и потрепанный, но бравый, как и подобает кавалеристам. Карета остановилась, и Кейт, раздвинув створки носилок, напоминавших паланкин, вышла на дорогу в мятом платье, запыленная, растрепанная после долгого путешествия, с глазами, красными от недосыпания, изумленная и растерянная. Ноги у нее затекли и чуть было не подкосились, но Тарвин, выскочив из коляски, подхватил ее, невзирая на присутствие свиты и грустноглазого мальчика, одетого в золото и парчу, кричавшего: "Кейт! Кейт!"

– Беги домой, малыш, - сказал Тарвин.
– Итак, Кейт?..

Но у Кейт хватило сил лишь плакать и повторять, задыхаясь:

– Это вы! Вы! Вы!

IX

За день до приезда Кейт, когда ее еще никто не ждал, миссис Эстес пригласила Тарвина на завтрак, а Тарвин был не такой человек, чтобы в последний момент отказаться от приглашения из-за того, что кто-то там приехал, и на следующее утро за завтраком он сидел напротив Кейт и улыбался ей, и она невольно улыбалась ему в ответ. Несмотря на бессонную ночь, она была очень свежа и мила в белом миткалевом платье, в которое она переоделась, сняв дорожный костюм, и, когда после завтрака они оказались вдвоем на веранде (миссис Эстес пошла заниматься домашним хозяйством, а мистер Эстес ушел в город, в миссионерскую школу), он начал делать ей комплименты по поводу ее прохладной белой одежды, не принятой на Западе. Но Кейт остановила его.

– Ник, - сказала она, глядя ему в лицо, - вы сделаете для меня то, о чем я попрошу вас?

Видя, что она настроена весьма серьезно, он попытался отделаться шуткой, но она перебила его:

– Нет, то, о чем я попрошу вас, очень важно для меня. Я этого очень хочу, Ник. Вы сделаете это?

– Разве есть на свете что-либо, чего бы я для вас не сделал?
– спросил он уже серьезно.

– Не знаю. Может быть, именно это. Но вы должны это сделать.

– Чего же вы хотите?

– Уезжайте отсюда!

Он покачал головой.

– Но вы обязаны.

– Послушайте, Кейт, - сказал Тарвин, глубоко засунув руки в карманы своего белого сюртука, - я не могу. Вы не понимаете, куда приехали. Вы не знаете этих мест. Попросите меня о том же самом через неделю. Я и тогда не соглашусь уехать. Но зато смогу хотя бы поговорить с вами о вашей просьбе.

– Теперь я знаю все, что нужно, - ответила она.
– И хочу делать то, ради чего сюда приехала. Я не смогу делать это, если вы останетесь здесь. Ведь вы же понимаете это, правда, Ник? С этим уже ничего не поделаешь.

– Нет, поделаешь. Я поделаю. Я буду хорошо вести себя.

– Не надо говорить о том, что вы будете добры ко мне. Я это и так знаю. Но даже вы, несмотря на всю вашу доброту, будете мешать мне. Поверьте мне, Ник, и уезжайте. Но это вовсе не означает, что я хочу прогнать вас, вы же понимаете.

– Ах так!
– произнес Тарвин с улыбкой.

– Ну... вы же знаете, что я имею в виду, - ответила Кейт сурово.

– Да, знаю. Но если я буду правильно вести себя, все уладится. И это я знаю тоже. Вот увидите, - сказал он мягко.

– Путешествие было ужасным, да?

– Вы обещали мне, что не поедете за мной.

– Я и не ехал за вами, - ответил Тарвин, снова улыбаясь и подвешивая для нее гамак. Сам же он уселся в одно из глубоких кресел, стоявших на веранде, положил ногу на ногу, а на колени водрузил белый тропический шлем, который начал носить недавно.
– Я специально поехал другим маршрутом.

– Как так?
– спросила Кейт, опускаясь в гамак.

– Через Сан-Франциско и Иокогаму. Ведь вы же велели мне не ездить за вами.

– Ник!
– в одном этом коротком слоге слились упрек и порицание, симпатия и отчаяние, которые рождались в ней в ответ и на самые невинные, и на самые большие его дерзости.

– Ну полно, Кейт, вы же не могли предположить, что я останусь дома и позволю вам приехать сюда и в одиночку искать счастья на этой старой песочной куче, ведь так? Нужно иметь каменное сердце, чтобы отправить вас в Гокрал Ситарун одну - ведь вы же еще малышка. Я только об этом и думаю с тех пор, как приехал сюда и увидел, что это за местечко.

– Но почему вы не сказали мне, что едете сюда?

– Ну, вас не очень-то интересовали мои дела, когда мы виделись в последний раз.

– Ник! Я не хотела, чтобы вы приезжали сюда, но обязана была приехать сама.

– Ну, что же. Вот вы и приехали. Надеюсь, вам здесь понравится, произнес он мрачно.

– Неужели здесь так плохо?
– спросила она.
– Хотя, впрочем, мне все равно.

– Плохо?
– повторил он.
– Помните Мастодон?

Мастодон был одним из тех городов Запада, которые давно потеряли свое будущее - город без жителей, покинутый и заброшенный.

– У них здесь достаточно природных и прочих ресурсов, - сказал он.
– И не надо говорить, что их будто бы извиняет тот факт, что страна их бедна. Это хорошая страна. Достаточно переселить в Ратор жителей одного из находящихся на подъеме городов нашего Колорадо, завести хорошую местную газету, организовать торговую палату и дать знать миру о том, что здесь можно найти, - и через шесть месяцев здесь начнется бум, который охватит и всю империю. Но к чему им это? Они мертвы. Это мумии. Это деревянные идолы. Здесь, в Гокрал Ситаруне, не хватает обыкновенного, простейшего, старомоднейшего действия, быстрого и энергичного, не хватает суматохи, шума, ну хотя бы телеги с молоком, едущей по городу.

– Да-да, - прошептала она еле слышно, и глаза ее заблестели.
– Потому я сюда и приехала.

– Я не понимаю вас.

– Я приехала потому, что они не похожи на нас, - разъяснила она, обратив к нему свое сияющее лицо.
– Если бы они были образованны и мудры, что бы мы могли сделать для них? Они нуждаются в нас именно потому, что они неразвиты, глупы и не знают, какой дорогой им идти.
– Она глубоко вздохнула.
– Как хорошо, что я все-таки приехала.

– Как хорошо, что вы со мной, - сказал Тарвин.

Она вздрогнула.

– Больше никогда так не говорите, Ник, - сказала она.

– О, Господи!
– простонал он.

– Понимаете, в чем дело. Ник, - сказала она серьезно, но нежно.
– Я не принадлежу больше тому миру, о котором вы говорите. И даже отдаленная возможность этого исключена для меня. Смотрите на меня как на монахиню. Как на человека, который отринул все радости, отказался от счастья, оставив себе лишь работу.

– Гм... Можно я закурю?
– Она кивнула, и он зажег сигару.
– Я рад, что смогу принять участие в торжественной церемонии.