Наваждение Монгола

С широко распахнутыми глазами наблюдаю, как оба топора вонзаются в мишень, которая находится по ту сторону окна.

Жмурюсь в страхе, пойманная на подсматривании, а когда распахиваю глаза, вижу лицо варвара прямо перед своим носом.

И я бы, конечно же, закричала, если бы нас не разделяла прозрачная преграда.

Глава 16

На меня наваливается дикий ужас напополам с обреченностью, а взгляд полуголого разгоряченного мужчины ударяет наотмашь.

Я леденею от страха, продолжаю пялиться на Гуна, на его смуглую грудь с литыми мышцами, на кожу, которая лоснится от пота, и поднимаю взгляд, сцепляюсь со звериным взглядом, который сражает наповал. Меня сносит его ненавистью, жаждой, одержимостью.

Вижу, как играют желваки на щеках с густой щетиной.

Настоящий варвар. Необузданный и дикий, к которому невозможно зайти со спины.

Каким-то феноменальным образом он почувствовал мой взгляд и, развернувшись, пульнул в меня топоры, то есть не в меня, а в мою сторону, давая ясно осознать, что если бы я была врагом, целившимся исподтишка, была бы уже мертва.

Монгол не промахнулся бы, он целился в мишень, а не в меня…

– Ты что застряла так, кыз?!

Резкий голос и я пугаюсь, словно меня второй раз поймали с поличным на преступлении.

Не удерживаюсь и с визгом лечу прямиком в ящик с картошкой.

– Ты чего так разоралась?

Шаркающий звук тапочек доходит до слуха, и я быстро поднимаюсь, наспех смахиваю грязь с одежды.

– Вай эй, тебя только за чертом посылать.

Старушка окидывает меня недовольным взглядом, пялится на тазик, который я набрала. Хмурится, приближается вплотную, всматривается в лицо.

– Кожа бледная с испариной, а щеки горят. Опять плохо? Жар поднимается?

Чувствую, как дрожат колени и сердце бьется где-то в горле, отвечаю, но голос дрожит:

– Нет, все хорошо, я сейчас… сейчас.

Осматривает меня еще раз с ног до головы и бросает, прежде чем скрыться за дверью:

– Поторапливайся. Пойдем.

Подбираю с пола железный таз, пару вывалившихся картошек бросаю обратно в ящик, а когда выпрямляюсь, почему-то опять разворачиваюсь к окну, чуть не роняю таз вновь от понимания, что меня поймали с поличным.

Монгол, должно быть, сейчас стоит прямо за окном. Страшный. Высокий. Разыгралось воображение и начало казаться, что его тень падает на меня, опутывает тьмой.

Чувствую жгучий стыд, но одергиваю себя от этой мысли.

Вообще-то бандит здесь он, похитивший меня.

Бунтарский дух поднимается, и я вскидываю подбородок, не хочу доставлять Монголу лишнее удовольствие, гашу смятение, пусть кожа горит и полыхает. Я отбрасываю волосы движением головы. Разворачиваюсь и быстро выключаю свет, выхожу из кладовки. И да. Мысленно показываю определенный палец высокомерному дикарю.

– Так, иди накрой на стол в гостиной. Скоро садимся ужинать.

– Что?

Отставляю тарелку с салатом, который только что нарезала.

– Ты ведь услышала, что я сказала.

– Да… просто я не думала… я думала, что перекушу на кухне с вами.

Приподнимает бровь и понимающе кивает.

– Не хотела попадаться на глаза Гуну?

Прячу глаза. Я знаю, что мне предстоит еще огрести за свой проступок. Монгол не из тех мужчин, которые бросают слова на ветер. Он сказал, чтобы я не думала о побеге, а я его совершила. Греет душу разве что та мысль, что он грозился не спасать меня, но все же сжалился…

Выдыхаю тяжко.

– Если хозяин захочет тебя увидеть, Слава, он тебя найдет.

– Я понимаю.

– Так что на стол накрывать придется и даже поужинать. С хозяином. Ты ведь не хочешь голодной ходить?!

Опять вскидываю глаза.

– Я думала, с вами…

– Главное то, что думает Гун, а он дал четкие указания. Хозяин хочет, чтобы ты села с ним за стол как гостья. Не зли его просто. Так что иди, возьми тарелки и расставь. Как выйдешь, прямо по проходу, а затем налево.

Нехотя поднимаюсь. Беру тарелки со столешницы. Рассматриваю красивый орнамент. Даже в доме в самой глуши хозяин не поскупился на роскошь.

Почему-то вспыхивает злорадство, смотрю на тарелку и попутно думаю: не уронить ли ненароком.

Дуреха. Знаю.

Ценю чужой и свой труд, поэтому спокойно расставляю все необходимые приборы, затем блюда, салаты.

Ухожу с головой в процесс. Когда заканчиваю, выдыхаю.

Рассматриваю пространство. Во всем чувствуется восточный мотив, что неудивительно. В камине полыхает огонь. Здесь приятно, свет чуть приглушен и на стенах картины. Уютно как-то. Отстраняюсь от всего. Подхожу к стенам поближе и рассматриваю пейзажи, замираю на одном наброске.

На нем изображен пустырь. Просто земля в рытвинах и небо, бескрайнее, бесконечное и в самой дали маленькой кляксой, наверное, человек, странник, идущий по пути одиночества.

Я так чувствую, так вижу. Картина передает настроение, втягивает, заставляет разглядывать каждый мазок.

Мурашки начинают бегать по спине от какой-то смутной тревоги, которая просыпается в душе от созерцания этого одиночества.

Низковатые, хриплые вибрации за спиной заставляют все волоски подняться дыбом, тело окаменеть и пропустить ледяной импульс в позвоночник, когда ухо опаляет мужское дыхание:

– Тебе нравится живопись?

– Просто любознательность, – отвечаю подчеркнуто равнодушно.

– Девочка очень любопытная попалась.

Странно, но мне слышна улыбка в его голосе и дыхание ударяет в самую макушку. Прикрываю веки, давлю в себе вспышку смущения.

Он знает, что я наблюдала за ним полуголым, восхищалась литой фигурой и умением, которое он демонстрировал на заднем дворе, словно настоящий варвар орудуя топорами, и в каждом жесте проскальзывала смертоносность воина.

– Интересная картина. Она манит, – отвечаю, чтобы хоть как-то скрыть свое смятение.

– И чем же тебя привлекла именно эта? – в вопросе явно сквозит ирония. Монгол считает меня взбалмошной недалекой девицей, которая склонна к импульсивным поступкам.

Может, он и близок к истине. Правда, в жизни я обычно сама рассудительность, а в шоковых ситуациях работают инстинкты. Главный из которых – держаться как можно дальше от мужчины, застывшего за моей спиной.

Ощущаю на затылке его дыхание, по коже опять гарцуют мурашки и мне хочется высказаться.