Наваждение

— Вот видишь? — сказала Нэнси. — Ты здесь с Ташей, со мной и Роном в целости и сохранности. Тебе все это во сне померещилось.

Рэчел высвободилась из ее объятий.

— Мне нужно в ванную, — сердито сказала она.

Потом девочка сосредоточила все внимание на завтраке и не хотела ни о чем разговаривать. В конце концов она бросила вилку на пол и крикнула:

— Я знаю,что это был только сон! Хватит мне об этом говорить! — Глаза ее наполнились слезами. Они стали такими светло-голубыми, что казались незрячими. — Я к маме хочу, — всхлипнула она.

— Да, я понимаю… — с состраданием откликнулась Нэнси.

— Неужели я хотя бы минутку не могу поговорить с ней по телефону?

— Дорогая моя…

— Ну тогда хоть письмо я могу ей написать?

Нэнси попыталась представить, с каким это сопряжено риском. На бумаге останутся отпечатки пальцев, но… их можно будет стереть.

— Когда я была в научном лагере, — настаивала Рэчел, — я писала ей каждый день.

— Ну…

— Пожалуйста!

— Ладно, только очень коротенькое.

Рэчел вскочила на ноги.

— Только ничего не пиши ни про меня, ни про Рона. Даже про Ташу. И про мастерскую ничего не пиши.

— Не буду, не буду, не буду!

— Лучше нам это с тобой сейчас сделать, пока Рон не вернулся. Но сначала давай обсудим. О чем ты хочешь написать?

— Я бы ей вот что написала, — ответила девочка и тут же стала говорить так, будто письмо было подготовлено заранее: — Дорогая мамочка, я очень, очень сильно тебя люблю. И оченьпо тебе скучаю. И по Феликсу скучаю. Не забудь, что ему скоро надо делать прививку. Скучаю по Мике. Надеюсь, он чувствует себя лучше. Надеюсь, Осмо и Хэппи не хандрят из-за моего отсутствия, как хандрили прошлым летом. — Внезапно на ее лицо набежала тень, и она сказала Нэнси: — Они почти ничего не ели…

— Да, для собак это много значит, — согласилась Нэнси.

— …Со мной все в порядке, — теперь уже медленнее продолжала Рэчел. — Поэтому беспокоиться обо мне не надо. У меня чудесная комната, телевизор с большим экраном, мягкий белый ковер, совершенно новый синтезатор и…

— Погоди-ка, — перебила ее Нэнси.

Рэчел резко обернулась.

— Не надо писать «совершенно новый». Это значит, что он был недавно куплен, и полиция сможет найти магазин, где Рон его купил.

— …И синтезатор, на котором я много играю. Когда все станет спокойно… — Она снова повернулась на пятках. — Можно я напишу ей о работорговцах?

— Нет, лучше не надо.

— Почему?

— Ну… — Нэнси, казалось, была целиком поглощена уборкой после завтрака. — Ты ведь не хочешь ее напугать, правда?

— Правда.

— Поэтому, если бы я была на твоем месте, я бы об этом писать не стала.

— Хорошо, тогда я так напишу: когда все успокоится, через две с половиной недели, и я вернусь домой, тогда…

Нэнси вздохнула.

— Что?

— Ничего. — Теперь не время лишать ее надежды на возвращение домой. — Продолжай.

— И тогда я расскажу тебе обо всех своих приключениях. Крепко тебя целую и обнимаю, Рэчел. И еще я хочу картинку нарисовать.

Через пятнадцать минут Рэчел смотрела мультики, а Нэнси в мастерской искала марку, напряженно прислушиваясь, не подъехал ли Рон на своем фургончике, хотя было еще рановато. Марки она нашла в кофейной кружке и оторвала от блока две штуки, чтобы оплатить доставку нестандартного конверта. Перед тем как его заклеить (адрес Рэчел уже написала), она вынула письмо и снова прочитала, желая убедиться в том, что о доме там ничего не сказано. Над картинкой было написано: «Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ», а под надписью нарисована девочка — Рэчел, играющая на синтезаторе. Волосы у нее были алые, кожа оранжевая. Из глаз капали черные слезы. Были видны телевизор и оба окна, но они тоже были закрашены неестественными цветами.

Нэнси вложила письмо в конверт, заклеила его и пошла на кухню, чтобы спрятать в боковом отделении сумки. Она уже шла по коридору, когда кто-то с силой постучал в дверь.

— Эй! — раздался громкий женский голос. Это была Энджи.

Прихрамывая, Нэнси снова прошла через мастерскую. Повозившись с замком, она открыла дверь.

— А этот где? — спросила Энджи, наполнив мастерскую едким запахом духов. Она оглядела помещение: — Он здесь?

— Нет, уехал, — шепотом ответила Нэнси.

Комната, казалось, куда-то поплыла.

— Почему ты говоришь шепотом?

— Извини…

К горлу подкатила тошнота.

— Ты только взгляни на себя! Сама не своя, аж с лица сбледнула. — Энджи крепко сжала щеки Нэнси ладонями. — Ты почему на звонки мои не отвечаешь? А? — Она легонько хлопнула Нэнси по щекам. Звякнули браслеты.

Нэнси была озадачена. Какие звонки? Энджи звонила сюда?

— Ах, да, — сказала она. До нее не сразу дошло, что она уехала из квартиры. — Я не проверяла автоответчик.

— Понятно, — проговорила Энджи, убирая руки. — Я звоню Фрэнку, а он мне говорит, что теперь ты работаешь на Рона и живешь у него. Мол, это доктор тебе прописал. Ясно же как день, что доктор твой с Роном не встречался.

— Да я у него бухгалтерией занимаюсь, — сказала Нэнси, — и другой бумажной работой.

— Вижу, это тебе не помогает. Хромаешь ты еще сильнее, чем раньше. — Энджи вынула из сумочки сигареты и застыла. — А это что? Кто там на пианино играет?

Нэнси ей не ответила. Она тоже услышала синтезатор и заковыляла к приемнику, чтобы включить его.

— Откуда здесь эти звуки?

— От соседей доносятся.

— Неужели у вас слышно, что у соседей делается?

Приемник стоял на верхней полке, Нэнси с трудом до него дотянулась и повернула регулятор громкости.

— Ожидается дождь, — донесся из динамика громкий мужской голос.

— Это ж надо! — воскликнула Энджи.

Нэнси немного уменьшила громкость:

— Я с ума сходить начинаю, когда слышу гаммы… весь день напролет.

— Э, подруга, да у тебя и впрямь крыша в пути, — неодобрительно покачала головой Энджи. — Тебе самой так не кажется?

Она вытащила из пачки сигарету. В падавших на нее сзади солнечных лучах концы рыжих волос, казалось, воспламенились. Нэнси и сама была словно объята пламенем. Она чувствовала себя так, будто к дому подъехала полиция и кто-то из полицейских выстрелил ей в голову.

— О господи! — выдохнула Энджи.