Наветренная дорога

Раньше мне никогда не удавалось внимательно рассмотреть ленивца–детеныша, который обычно сидит на брюхе висящей спиной книзу самки.

Я вернулся к дереву, и старик последовал за мной. Я снова взобрался на скамью и стал внимательно разглядывать почесывавшегося ленивца. Они висел невысоко, но освещенный ослепительным солнцем филигранный узор листвы не позволял разгля­деть, сидит ли кто-нибудь на его брюхе. Я спросил у сторожа, разрешается ли лазать по деревьям. Он ответил, что это нарушение правил, но ведь они писаны для детей, а так как я — гринго, и притом достаточно старый, то никто мне ничего не скажет.

Переплетения воздушных корней дерева образовывали нечто похожее на лестни­цу, и я, ухватившись за ствол руками и оперевшись ногами, вскарабкался на большой боковой сук и по нему добрался до места, где висел ленивец.

Я увидел морду и шерсть и смог даже рассмотреть каждый отдельный ее волос, но нигде не обнаружил детеныша. Тогда я спрыгнул на землю и очутился среди толпы, собравшейся поглазеть… но не на ленивца, а на меня.

– Там нет детеныша! — сказал я.

Старик пытливо посмотрел на лица стоящих вокруг людей, и его взгляд остановил­ся на группе темнокожих мальчуганов и девочек — школьников–третьеклассников с книжками в руках.

– Куда девался маленький ленивец? — спросил он.

Ребята начали шумно отрицать причастность к его исчезновению. Старик прикрик­нул на них и резким жестом заставил замолчать. Вперив взор в самую уязвимую точ­ку стоявшего перед ним фронта — маленькую опрятную девочку с множеством бан­тиков в волосах, он неумолимо повторил:

– Куда девался маленький ленивец?

Когда же мой пристальный взгляд пришел старику на помощь, девочка не выдер­жала напряжения и стрельнула глазками в сторону стоявшего с краю мальчугана.

– Он стащил его вниз… — сказала она. — И побил камнями.

Обвиняемый визгливо запротестовал и от волнения даже заплясал, указывая пальцем на остальных.

– Они тоже бросали камни… — сказал он. — Все кидали камни…

Ребята заорали хором так исступленно, что у меня заболели уши. Старик стоял и молча смотрел на детей, потом повернулся и ушел… Я тоже отошел в сторону. Все время, пока я находился в парке, я видел, как старик, подметая дорожки, покачивал головой, и до меня доносилось его несвязное бормотание: он сравнивал ребят в Бо­кас–дель–Торо с теми детьми, которые были в Пуэрто–Лимоне сорок лет назад.

Следующую ночь я провел спокойнее, чем первую. Оркестр в «Мирамаре» не иг­рал, плантаторы расстались, а я чувствовал себя слишком усталым, чтобы прислу­шиваться к тихим звукам пикколо.

На следующий лень пошел дождь, и я, поужинав у Мэрфи жареной рыбой, отпра­вился к кладбищу, чтобы послушать пение лягушек на выгонах и в залитых водой ка­навах. Я услышал кваканье нескольких видов лягушек и даже поймал парочку, но здешний лягушачий концерт нельзя даже сравнивать с тем, что происходит влажным летним вечером во Флориде. Там только в одном пруду вы можете услышать сме­шанные хоры десятков видов лягушек.

Мне удалось поймать маленького удава, и я ухитрился свалиться в наполненную водой канаву, пытаясь схватить черепаху, испугавшуюся света моего карманною фо­наря. После всех злоключений я вернулся в гостиницу, написал несколько заметок, забрался в постель и проспал до утра.

Наутро ожидался самолет, прилетающий сюда два раза в неделю. Здешний агент авиалинии сказал, что я без всяких затруднений получу место. Аэродром находился в трех–четырех сотнях ярдов от «Мирамара». Это была длинная, расчищенная от ку­старника полоса, возле которой стояло деревянное строение, где помещались ба­гажные весы и радиостанция.

Дребезжащий фургон отвез мой багаж. Он мог прихватить с собой и меня, но я знал, что заблаговременно услышу звук самолета и успею дойти пешком. Я вернулся в джук, чтобы посмотреть, какие новые черепахи появились в загоне.

Было уже половина десятого, именно тот час, когда по расписанию самолет дол­жен улететь. И хотя он еще не прибыл, я распрощался с буфетчиком и, неторопливо ловя по дороге ящериц, пошел на аэродром. Когда я подошел к маленькому зданию конторы аэродрома, агент, который стал взвешивать мой багаж, заявил, что в Чанги­ноле у самолета разладился мотор, но все же он скоро прилетит. Вдруг радист закри­чал:

– Ya viene! [85] Он сейчас прилетит!

Вскоре с севера донесся рокот моторов. Ожидавшая публика поднялась со скаме­ек и начала суетиться вокруг багажа. Почти все пассажиры были зажиточными кре­олами и китайцами и направлялись в Колон. Только несколько человек, в том числе и я, летели в Панама–Сити. Какая- то девица, по профессии учительница, возвраща­лась домой в Сан–Андрес. Как только самолет пошел на посадку, большинство ожи­дающих схватили вещи и направились к самолету.

85

Сейчас придет! (исп.).

Я уселся на опустевшей скамье. Подчас я становлюсь легкомысленным. Вот и те­перь, когда мимо меня прошел мальчуган с ящиком через плечо, я, уловив чудесный запах пирога с ананасовой начинкой, купил себе кусок.

Летчик зарулил по полю и остановил самолет, боковой люк открылся, к нему подка­тили трап, и пассажиры, жмурясь от яркого солнечного света, стали выходить. Подо­шел агент авиалинии, пересчитал людей, внимательно заглянул в самолет и принял­ся изучать пачку документов, которую держал в руке. Нахмурившись, он начал бы­стро и волнуясь что-то объяснять появившемуся в дверях летчику. Выразительно по­хлопывая по документам, он показывал рукой на группу людей, намеревавшихся влезть в самолет. Сначала летчик смотрел на агента с негодованием, которое потом сменилось отчаянием.

Через некоторое время появился второй пилот. Агент и летчик схватили его за руки и стали что-то быстро говорить. Тогда пришел и его черед пожимать плечами и при­нимать безнадежное выражение лица.

Затем к ним присоединился механик, закончивший установку колодок под колеса, потом подошли три или четыре транзитных пассажира, и все дружно приняли уча­стие в бурной дискуссии, которая закончилась тем, что все умолкли, пожали плечами и безнадежно поникли Агент посмотрел в мою сторону, покинул находившуюся в уны­нии группу и, подойдя ко мне, заговорил по–испански:

– Извините, сеньор… — сказал он. — Придется повременить. Нам нужно уточнить вес.

– Для чего? — спросил я не очень приветливо.

– Слишком много груза, — пояснил он.

– Отлично, — сказал я. — Даже если и так, то не из-за меня.

Впервые за долгое время на лице агента появилась слабая улыбка.

– О себе не беспокойтесь, — ответил он. — Дело касается местных пассажиров и их багажа. Задержка продлится не более получаса.

Я был просто счастлив, что принадлежу к числу пассажиров дальнего следования, хотя мне предстояло всего лишь пересечь Панамский перешеек и длина маршрута не превышала девяноста миль. Поблагодарив агента, я сунул рюкзак под стойку с ве­сами и направился в «Мирамар».