Навола

— Смущения? — Я потрясенно уставился на нее. — Это слишком слабое слово. Что скажут люди о моем отце, если ты стала наложницей, пока он хранил честь твоего имени под своей крышей?

— Они ничего не скажут, потому что ничего не узнают.

— Тогда как ты объяснишь это моему отцу? Ашье? Как объяснишь им, что стала шлюхой?

— Шлюхой? — Губы Челии скривились, и она с жалостью посмотрела на меня. — Ай, Давико. Я ничего им не скажу, потому что они и так знают.

Я уставился на нее. Сказать, что я был ошеломлен, — все равно что назвать ошеломленной корову после удара мясницкого молота. Внезапно город у меня под ногами словно накренился. В мире не осталось ничего твердого.

— Они... знают?

Натянутая улыбка играла на губах Челии.

— Иногда Ашья сама меня туда приводит. О! Это тебя тревожит, Давико?

— Ашья приводит тебя туда?

— Часто. — Челия тряхнула волосами. — Ей нравится сопровождать меня.

Я онемел. Просто таращился на нее, разинув рот, словно рыба, умирающая на влажном речном берегу. Челия насмешливо наблюдала за мной, и в ее темных глазах я увидел водоворот знания; эти глаза словно говорили мне, что она — женщина, а я — ребенок и ничего не ведаю о мире.

— Итак? Что ты об этом думаешь, Давико? Можешь это вообразить? — Она дразняще облизнула губу. — Ты ведь видел рисунки Адиво в библиотеке отца, а значит, должен быть в состоянии представить. Только подумай. Я. Ашья. Сиа Аллецция. Три женщины, пьяные от вина, наши конечности переплетены, мужчины смотрят. Подумай. Расшнурованные корсажи, вздымающиеся груди, задранные юбки, ищущие под ними пальцы... — Она застонала. — О... о... о... Сиа Аллецция такая мастерица, ее язык, ее поцелуи на моих бедрах...

Она умолкла, рассмеявшись при виде моего шока.

— Ай! Давико! — Она снова рассмеялась. — Ты сидишь над рисунками Адиво с высунутым языком, точно собака, но, когда дело доходит до реальных женщин, у тебя столько предрассудков.

— Это правда... то, что вы?..

— А разве ты не это себе представил? — Глаза Челии сверкнули, но потом она смягчилась. — Матра ди Амо, Давико. Твое лицо... Я больше не могу тебя мучить. Почему ты вообразил такое? Почему твой разум полон таких мыслей?

— Потому что я тебя видел!

— Чи. Ты меня видел. Видел, как я вошла в сладострастное поместье госпожи Аллецции — и, войдя туда, шагнула в царство твоих лихорадочных мальчишеских грез, в которых ты теребишь свой член каждую ночь, пока тот не отвалится.

Я видел, что она со мной играет, но все равно покраснел.

— Пожалуйста, Челия. Я не понимаю.

— Что, если я скажу, что у тебя нет права знать? Нет права спрашивать? Если у тебя столько предрассудков, спроси Ашью. Или своего отца. Это он меня послал.

— Мой отец? — Я был потрясен. — Он хочет сделать из тебя куртизанку?

— Сфай, Давико! — Она шлепнула меня по голове, но нежно. — Ох уж этот твой разум! Если я говорю, что тебя не касается, как я провожу время, зачем ты настаиваешь?

Я не знал, что сказать. Я был смущен и пристыжен, потому что не мог представить Челию в роли куртизанки и не мог представить, чтобы отец отправил ее получать эту профессию. Челия была моей сестрой, моим другом... Она была большим, чем могли выразить обычные слова.

Ее лицо смягчилось.

— Ай, Давико, — вздохнула она. — Ты еще такой мальчик. Для тебя есть только хорошее или плохое, правильное или неправильное, просто и ясно. Ты наволанец — и все равно хочешь, чтобы мир был прозрачным как стекло, в то время как на самом деле он состоит из грязи и смятения. И все равно вот он ты, желаешь, чтобы все стало простым, ясным, как свет Амо. Для тебя существует только сверкающий горный поток — или сточная канава. Теперь ты считаешь, что я лишена добродетели, что я шлюха, а твой отец делает из меня проститутку.

— Най...

— Най, Давико. — Она вскинула руку, заставляя меня умолкнуть. — Ты меня осудил. Я скажу тебе, что сиа Аллецция — хорошая женщина, невзирая на ее профессию, а может, благодаря ей. Она та, кто она есть, и я испытываю к ней глубочайшее уважение. Как и Ашья. Как и твой отец. Чем бы она ни была в лихорадочных фантазиях, которым предаетесь ты и твои друзья, она больше этого, больше, чем ты можешь представить. И не вопреки своей жизни, а благодаря ей.

— Я не понимаю.

— Аллецция понимает мир мужчин, — сказала Челия. — Понимает разум мужчин. Она подчинила своей воле семерых — и они рады подчиняться.

— Я думал, их четверо.

— Семеро. По одному на каждый день недели. — Она рассмеялась при виде моего потрясения. — Послушай меня внимательно, Давико. Ашья приводит меня к сиа Аллецции, потому что Аллецция разбирается в тех областях, где пересекаются мужчины и женщины. Она разбирается в путях мужчин и любезно делится своим знанием. Ты и я, Давико, мы с тобой живем в одном мире — но дороги у нас очень разные.

— Ты...

— Ай! Давико! Вечно про секс!

Я повесил голову.

— Най, Давико. Сиа Аллецция учит не искусству любви. Она учит искусству отношений. Это разные вещи, пусть и близкие. Я не шутила, говоря, что фаччиоскуро — женское оружие, а не мужское, потому что зачастую это единственное оружие, дозволенное женщине. И потому я учусь читать приглушенные эмоции, подавленные чувства, скрытую боль и темные намерения. Я учусь вещам, которые должна знать женщина, чтобы выжить в мире мужчин, и Аллецции много об этом известно. Твой отец отправил меня к ней не ради секса, а ради охраны и защиты, потому что он хочет, чтобы я разбиралась в мужских недрах и тьме и не оказалась беззащитной перед ними в этом мире. Я беседую со многими женщинами, и каждая учит меня тому, что я должна знать, потому что мне недостаточно уметь отравлять, как Каззетта, или владеть мечом, как Аган Хан. Я должна знать пути, по которым прошли представительницы моего пола, и ловушки, которых им удалось избежать. Мы оба наволанцы, Давико, но мужчины и женщины ходят по разным улицам, даже когда идут вместе, держась за руки. Твой отец это знает. Ашья это знает. Аллецция это знает. А потому спрячь свои подозрения и страхи и поверь, что твой отец и Ашья заботятся обо мне, быть может, не меньше, чем о тебе. И потому хотят подготовить меня к путям, по которым мне предстоит пройти.

Мне стало стыдно, что я усомнился в ней.

— Прости меня. Я не должен был воображать... не должен был думать... — Я смятенно умолк, а Челия вновь рассмеялась.

— Ай, Давико. Теперь ты делаешь из меня невинную деву. Позволь мне просто быть собой. Не больше и не меньше. Я бы хотела, чтобы ты знал меня такой, какая я есть, и я надеюсь, что всегда буду знать тебя. Друг для друга мы будем теми, кто мы есть.

Она взяла меня за руку, притянула к себе и положила голову мне на плечо.