Навола

— Балкоси? Неужели?

— Вы мне не верите?

— У вас так много врагов, что я в них путаюсь.

— Рад, что вам весело. — Калларино вновь повернулся к огню. — Этот человек — аспид в моей постели. — Он смотрел на пламя, и лицо было оранжевым, как морда одного из демонов Скуро. — Я позабочусь о том, чтобы его разорвали на Куадраццо-Амо, и это станет уроком всем его дружкам из номо нобили ансенс.

— У вас нет более изящных вариантов?

— Я не могу сжечь его заживо: в это время года древесина слишком мокрая. Нет, придется отрубить ему голову. Кровь зальет все камни куадраццо, его жена будет рыдать, а дочери — молить о пощаде.

Согретый этой воображаемой местью, калларино подошел и плюхнулся в кресло напротив отца. Окинул взглядом библиотеку.

— Где этот ваш нумерари? Который с сырами.

— Вы отдали ему свой плащ.

— Правда? Он принесет чай?

— Уверен, что он известил кухню о вашем прибытии, — сухо сказал отец.

— Вы могли бы одолжить мне Каззетту, — заявил калларино.

— Чтобы он принес вам чай?

— Хватит со мной шутить. Вы сказали, что хотите чего-то более изящного. Каззетта мог бы незаметней всех разобраться с Балкоси. Стилет. В переулке. Капля серпииксиса в бокале...

Отец кинул на калларино резкий взгляд.

— Скверная смерть. Кровавая рвота едва ли будет незаметной. — Он поднял руку, останавливая калларино. — В любом случае сейчас Каззетты здесь нет. Он выполняет поручения далеко отсюда.

Калларино сжал губы, разочарованный тем, что не сможет привлечь недоброе внимание Каззетты к Балкоси. Вновь оглядел библиотеку.

— Этот ваш нумерари принесет к чаю сыр?

— Мерио прекрасно знает ваши вкусы. Он всегда заботится о деталях.

— Ему следовало стать поваром, а не нумерари. Кто слышал про нумерари-пардийца? Нумерари должен быть наволанцем. Жители Парди едва могут сосчитать собственных овец.

— Мерио очень хорошо справляется со своей работой.

— Я бы никогда не нанял пардийца. Это все равно что доверить боррагезцу охрану твоей спины. — Взгляд калларино упал на меня, сидящего рядом с отцом. — О! Давико! Я тебя не узнал. Принял за скривери. Ты так вырос!

— Да благословит вас Амо, патро Корсо.

Это было формальное приветствие, которое, по словам наложницы отца Ашьи, следовало использовать в беседе с важными людьми, но калларино отмахнулся.

— Патро? Ты зовешь меня патро, как незнакомца? Чи. Со мной тебе не нужны формальности. Зови меня дядей. Или сио. Или стариком Борсини — и покончим с этим. Мы почти семья. Нам ни к чему формальности.

Загнанный в угол, я покосился на отца, но не получил никаких указаний, а потому почтительно склонил голову и решил придерживаться наставлений Ашьи.

— Да, патро. Спасибо, патро.

Улыбка калларино стала шире.

— Ай! Ты хороший мальчик. — Он протянул руку и взъерошил мне волосы. — Хороший, воспитанный мальчик. И вырос, как трава, с нашей последней встречи. — Он более внимательно оглядел меня. — И с каждым днем все больше напоминаешь отца. — Калларино подмигнул отцу. — Всегда приятно видеть подтверждение того, что это твой отпрыск, вери э веро?22 — Он откинулся в кресле. — Я велел слугам день и ночь следить за моей новой женой. Пока она не забеременеет, глаз с нее не спущу.

— Уверен, что ваша жена рада вашему вниманию.

— Рада или нет, я не дам наставить себе рога, как случилось с тем клоуном Паццьяно. — Калларино нахмурился. — По крайней мере, не в этот раз.

— Вам лучше знать.

Я плохо улавливал смысл беседы, но чувствовал, что речь шла о чем-то неприятном. И подобно собаке, которая не понимает человеческую речь, ощущал напряжение в воздухе.

Несмотря на свою невежественность в отношениях мужчин и женщин, я действительно вырос, пусть и не так значительно, как утверждал калларино. Прожив почти двенадцать лет в свете Амо, я уже не был крошечным мальчонкой, которому приходилось вставать коленями на стул, чтобы увидеть поверхность стола.

— Что тебе дал отец? — спросил калларино.

— Письма из Гекката, — ответил отец за меня. — Там новый военный диктатор.

— Там всегда новый диктатор. Они убьют его так же, как боррагезцы убивают своих друзей. Новый диктатор, новый бог, новый приток рабов для ужасной торговли и семейного состояния Фурий. — Он посмотрел на меня, вскинув бровь. — Итак? Какие новости из Гекката, юный Давико?

Отец подбадривающе кивнул, и я ответил:

— Диктатор не любит кошек. Он не принимает ванны и не любит кошек.

— Кошки и ванны! — Калларино расхохотался. — Я всегда знал, что ваша империя построена на странном знании, Девоначи. Но кошки и ванны — это что-то новенькое. Получится хорошая песня для пьесы. «Кошки и ванны». «Гатти э баньи». Отлично сочетается с «Терци абакасси, сенци гаттименси». Можно заказать ее у маэстро Дзуццо.

Отец не улыбнулся в ответ.

— Расскажи остальное, Давико. Что ты узнал?

— Там чума, — сказал я. — Диктатор истребил всех кошек, и теперь там великая чума.

— Ах-х-х. — Глаза калларино расширились. — Что ж, вот это песня.

Приободрившись, я продолжил:

— Подорожает шелк. И лошади. И хажские шкуры. Морские капитаны отказываются швартоваться в Геккате. Вся торговля пойдет через Чат, а там орудуют бандиты. И диктатор сделал то же самое в Тизаканде и Самаа, а значит, тот путь тоже закрыт. Теперь мы будем покупать товары у купцов, которые боятся путешествия, и нанимать больше стражи для караванов, которые следуют через земли Оазисов, и ждать, пока не кончится чума.

Последнего я не знал, но это объяснил мне отец, показав карту с немногочисленными торговыми путями в далекий Ксим. Он также сказал, что нам придется пересмотреть свой подход к обязательствам защиты торговцев и их цену — и что наши партнеры в Геккате уже наверняка сбежали от чумы, забрав с собой банковское серебро. А значит, мы посмотрим, придут ли они к нам или исчезнут, или, быть может, диктатор убил их либо ограбил, а может, наша ветвь выстояла, несмотря на болезнь. И все это началось из-за диктатора, который боялся кошек.

— Это действительно полезная информация, — сказал калларино. — Хорошо, что твой отец учит тебя семейной мудрости.

— Он еще в самом начале пути, — произнес отец.

— Чи, — отмахнулся калларино. — Ваш мальчик уже читает, и пишет, и пользуется счётами, а теперь он постигает ваш талант узнавать мельчайшие подробности из самых далеких мест. — Калларино наставительно потряс передо мной пальцем. — Не позволяй высоким нравственным устоям отца деморализовать тебя, Давико. Если бы ты был моим сыном, это уже был бы триумф. Мой старший бесполезен. Пьет вино, сражается на дуэлях в глупых вендеттах и прогуливает лекции в университете. В детстве я слишком баловал его, и теперь это ребенок в теле взрослого. Я бы не раздумывая обменял его на тебя.