Навсегда моя

– Они не могут быть вместе, потому что из разных стран, не понимают язык друг друга и у них разные религии, – объясняет Женя. – В танце мы должны показать это ощущение безнадеги, когда очень хочется, но желание исполнить невозможно.

– А они в конце будут вместе? – зачем-то уточняю я.

– А разве люди могут быть вместе, когда все против них? – в этот раз Глеб говорит без яда в голосе. Наоборот, он будто потускнел и из-за чего-то расстроился.

– Будут, – улыбается Женька. – Потому что изучение языков объединяет мир! – в конце она хлопает радостно в ладони.

– Какая банальщина, – хмыкает Гордеев.

– Зато красивая банальщина, – возражает президент.

Они еще препираются минут десять, пока я смотрю танец. Повторить его легко, но мне вдруг хочется добавить чего-то своего, оживить некоторые уж больно банальные движения.

– Попробуем? – протянув мобильный обратно, я перевожу взгляд на сцену. – Хотя бы первые секунд пятнадцать, чтобы понять, получится у нас или нет.

– Ух ты! Так быстро? Гор, иди, пожалуйста, на сцену. Будем пробовать!

Он поджимает губы, правда не возмущается и молча поднимается первым. Снова встает в центре, пока ребята включают музыку Макса Фрая – Breach the Line. Засовывает руки в карманы и выглядит таким напряженным, будто экзамен собрался сдавать, а не танцевать.

Поднимаюсь следом, и как только звучит первый музыкальный такт, начинаю движение. Ноги касаются пола, делая легкие прыжки, но это далеко от того, что зрители могут видеть в балете. Взмахиваю руками и раскрываю их, словно лепестки цветка. Обхожу Глеба, слегка покачивая бедрами и проводя вдоль тела руками, иногда изображая тоску, а иногда горячую обиду. Он смотрит на меня так неотрывно и в какой-то момент размыкает губы, словно хочет что-то сказать, но в итоге отводит взгляд в сторону. Как обычного, ничего нового.

Хотя меня почему-то задевает, что Гордеев отвернулся. В конце концов, это не наше желание быть здесь, а постановочный номер.

– Ты должен смотреть на меня, – шепчу как-то уж больно требовательно, неожиданно для самой себя. В балетном училище нас учили, танец – это стопроцентная концентрация и отлынивать не получится. Если он так рвался на сцену, пусть отрабатывает.

Глеб вновь возвращает взгляд ко мне и вдруг делает шаг навстречу. Еще один. И вот нас уже разделяет слишком маленькое расстояние. В постановке не было таких движений. Я отступаю, пытаясь вернуться к исходному варианту, но он словно хищник делает еще более стремительные шаги, пока не подхватывает меня за руку. Его большой палец скользит вверх к линии запястья, так игриво и в то же время нежно, словно мы с ним влюбленная пара, а не враги с детских лет. Тело пробивает разряд маленьких электротоков, пульс предательски учащается.

Резко выдернув руку, а это приходится как раз на припев, я закручиваюсь, словно вихрь, покоряющий пространство вокруг него. Затем, сделав импровизационный переход, растягиваюсь в арабеске*, тяну руку к Глебу, подобно тому, что хочу дотронуться до его щеки, но тут же убираю ее и отдаляюсь. Выполняю серию фуэте, делая быстрые повороты, и стремясь увеличить дистанцию между нами. При этом мой взгляд всегда направлен на него, а его на меня. Мы будто реально связаны какой-то невидимой нитью.

И я совру, если скажу, что мое сердце не трепещет от происходящего. Что дыхание не перехватывает, в надежде танцевать еще и еще. Я не помню, когда мне так нравилось для кого-то танцевать. Когда кто-то настолько неотрывно смотрел, но не оценивал каждый шаг, а просто наслаждался. А ведь он реально наслаждается, раньше я не замечала подобного в Глебе.

Наверное, это и становится фатальной ошибкой моего очередного падения.

– Даша! – тут же реагирует Гордеев. Я поднимаю голову и вижу то, чего, наверное, не должна видеть. Он делает шаг и вроде хочет подойти ко мне, помочь, но не подходит. Тело его так напряжено, одна рука сжимается в кулак, а по скулам бегают желваки.

– Дашенька, ты как? – а это уже Женька. Именно она помогает мне подняться, а не Глеб, хотя то, как он позвал меня, с какой интонацией произнес, говорит о том, что Гордеев переживал. Даже если он сейчас стоит с непроницаемой миной, минутой ранее маска с его лица пала.

Он врет… Он врет мне, что ему все равно на меня. Почему-то теперь я уверена в этом.

– Встать сможешь? – Женя перебивает ход моих мыслей.

– Да, нормально, –поднимаюсь, но дальше репетицию мы не продолжаем. Меня отпускают, со словами: “На сегодня все”.

Иду в раздевалку, слегка хромая. И пока переодеваюсь, думаю про Глеба и про то, что хочу с ним поговорить: рассказать про Артема, про балетную труппу, про то, что в детстве никогда не хотела быть балериной. Мне вдруг хочется столько всего ему сказать, до невозможного. Правда, не знаю, как начну разговор, но это дело десятое.

Закончив переодеваться, собираю вещи и выхожу в коридор. Подхожу к актовому залу, планируя со всеми попрощаться, приоткрываю дверь, однако не вхожу, меня останавливает женский голос. Ненавижу подслушивать, но тут ничего не могу с собой поделать, так и манит узнать подробности.

– Глеб, я все вижу, тоже же не слепая! – выпаливает блондинка, подружка Гордеева. В маленькую щелку замечаю, как она льнет к нему, водит носом вдоль его подбородка, словно хочет поцеловать. Смотреть на них настолько невыносимо, что меня начинает подташнивать. Неужели мне все показалось? Неужели Гордеев не тянулся ко мне, и в реальности он хочет быть со своей подругой?.. Кажется, я окончательно запуталась в происходящем.

– У меня от тебя уже голова болит, Нин, – Глеб отвечает с таким пренебрежением, будто девушка его достала. И руки на талию не кладет, и голову отворачивает, всем видом явно демонстрируя, что близость ему не интересна.

– А у меня от тебя, но я же все делаю для нас, а ты…

– Нин, хватит, давай на сегодня закончим этот пустой разговор.

Я уже планирую уйти, все-таки подслушивать нехорошо, как Нина начинает говорить обо мне.

– Гор, это все из-за той девчонки, которая с тобой танцует? Скажи честно, – она отходит от него, скрестив руки на груди, и смотрит с такой жгучей ревностью, будто готова разорвать и Глеба, и меня, если попаду под руку. – Она тебе нравится?

Пару секунд он молчит. Грудь его быстро поднимается и опускается, от тяжелых и резких вдохов.

– Что? – наконец, прикрикивает Гордеев.

– Ты никогда не участвовал ни в какой самодеятельности, а тут посрался с этим парнем, как его, Артем, кажется, пропустил свою любимую пару по философии. Она тебе нравится, да?

Я сглатываю и на автомате дотрагиваюсь до щёк, они полыхают от смущения. Нина озвучивает вслух то, о чем я даже подумать боюсь. Ведь тут нет никакой логики. Человек с детства травил меня, желал худшего, а тут вдруг симпатия? У него там биполярочка, что ли?! Хотя… может и у меня она? Я ведь тоже отзываюсь на его необычные знаки внимания.

– Что ты несешь, Королева? Иди, проспись, – довольно резко отвечает он ей, даже меня, его слова задевают.

– Гор, ты думаешь, мы тут все с луны упали?

– Да не нравится она мне! – еще громче произносит Глеб. Притом с такой злостью, что у него аж желваки по скулам бегать начинают.

– Тогда…

– Ты видела ее? – продолжает Гордеев. – Кожа да кости, и танцует ужасно. И вообще! Я себя еще уважаю! – на этой фразе Глеб отворачивается, и я резко прячусь, надеясь остаться незамеченной.