Навсегда моя

– Что тут делаешь? – спрашиваю первая, останавливаясь в нескольких шагах от него.

– Пришел научить тебя вредным привычкам, – его спокойный, дружелюбный тон до сих пор в новинку для меня.

– Каким? Пить энергетики и есть чипсы?

– Ну… может быть, а разве плохо иногда есть вредную пищу и просто гулять по улице? – задумчиво произносит Глеб. – Пошли. Будем портить тебя по полной.

Гордеев кивает в сторону тропинки, ведущей в парк. Я обгоняю его, а потом мы ровняемся и вышагиваем по улице по хрустящей листве.

– Знаешь, – предаюсь воспоминаниям. – В детском доме ходила легенда, что если запустить тысячу мыльных пузырей, то исполнится твое желание.

– И что? Ты смогла исполнить свое желание? – Глеб поглядывает на меня, замедляя шаг.

– Нет, – жму плечами. – У меня никогда не было мыльных пузырей, чтобы попробовать.

– Не дело, – заявляет он. – Жди меня тут.

– Что?

Осознать происходящее не успеваю, Глеб убегает в магазин на углу, оставив меня стоять в одиночестве. А уже через несколько минут он возвращается с двумя флакушками мыльных пузырей. Смотрю на него, и снова задаюсь вопросом, всегда ли этот парень жил в роскошном особняке, где жила и я? Разве он не был мрачным, угрюмым и неразговорчивым? Когда же я упустила момент его взросления? И почему мы не смогли нормально поговорить раньше…

– Ты серьезно?

– Бери, надо попробовать, – на его губах играет улыбка, такая же теплая, как сегодняшний осенний день. И я беру тюбик, вытаскиваю оттуда пузырьковую палочку, и дую, наверное, первый раз в жизни.

– Блин, – смущенно произношу, поражаясь, почему шарики так быстро лопаются, стоит мне только активнее начать дуть.

– Слушай, я тоже не профи в этом деле. Но у меня хотя бы до земли успевают долететь, – подтрунивает Глеб.

– Сейчас еще посмотрим: кто, кого! – уверенно заявляю и совершаю очередную попытку.

Палочка снова пропитывается мыльным раствором, и я, сосредоточенно закусив губу, дую.

– О! Смотри! – от восторга прикрикиваю, когда огромный пузырек взлетает в воздух, и переливается, от попаданий на него лучей солнца.

– Осталось девятьсот девяносто девять, – шутливой интонацией произносит Гордеев.

– Я буду до пенсии этим заниматься.

– Ладно, так уж и быть! Помогу тебя. – И мы, как два озорных ребенка, заполняем улицу прозрачными шариками.

Но самое забавное в другом: мы действительно ощущаем себя детьми. Теми самыми, которые должны были подружиться восемь лет назад, и играть в огромном дворе особняка днем, а вечером рассказывая под фонарем страшилки. Вот только когда я пересекла порог нового дома, не только мое детство закончилось, и Глеба тоже. Я всегда знала, что он улыбался, смеялся, был озорным мальчишкой, правда до меня.

– Твое желание должно исполниться, – говорит Гордеев, выбрасывая в урну пустые тюбики от пузырей.

– Надеюсь, – мне немного грустно, потому что больше всего на свете я хочу быть свободной. Вырваться из-под оков чьих-то ожиданий.

– Что там у нас дальше по списку обязательных дел, которые нужно исполнить до наступления зимы? – Глеб будто считывает мои эмоции и не задает лишних вопросов. Мне даже приятно, что он не давит, наоборот терпеливо ждет. Сказать по правде, я тоже жду. Мне почему-то кажется, у него есть, что мне рассказать.

– Не знаю, – неуверенно отвечаю, взглянув на Гордеева. Мы идем медленным шагом вдоль аллеи, наслаждаясь прогулкой.

– Тогда предлагаю вкусно поесть.

– Мне нравится, – с улыбкой говорю я.

Наши руки с Глебом случайно соприкасаются, и он вдруг переплетает наши пальцы. И делает это так с одной стороны обыденно, а с другой, будто не хочет акцентировать мое внимание, что мы стали ближе. Я смущенно прикусываю губу и отвожу взгляд, ощущая, как щеки накрывает легкий румянец.

Это же точно не сон? Мне так страшно потерять то прекрасное, что я неожиданно приобрела.

Обедаем в итоге в закусочной, Глеб выбирает шаурму, а я суп. Хотя мне тоже охота поесть вредной еды, но пока не определюсь точно насчет своего будущего, не рискую набирать лишние калории.

– Бери, – и словно дьявол, Гордеев начинает пытаться накормить меня картошкой фри. Протягивает ломтик к моим губам и смотрит заговорщическим взглядом, мол отказы не принимаются.

– Я не ем такое, ты же знаешь.

– Почему?

– Там двести семьдесят шесть калорий, – чеканю информацию из справочника. Глеб закатывает глаза, отложив картошку.

– Прекращай, а то чокнешься.

– Для балерины ее вес – это… – с придыханием произношу, но Гордеев меня перебивает.

– Я много читал про балет и знаю, что вес не всегда и не для всех важен.

– Но нам говорили… – пытаюсь аргументировать. – Твоя мама…

– Моя мать сбрендила и она не тот человек, который может тебя чему-то учить. В конце концов, Даша, – с его губ слетает тяжелый вздох. – Ты уверена, что в балете самое главное это не есть картошку фри? Может важнее другое? Например, чтобы сердце пело в унисон с танцем. Или…

– Чтобы кто-то приходил смотреть на тебя, и его глаза горели, – сглотнув, шепчу себе под нос.

Наверное, не стоило это говорить. Да и фраза прозвучала как-то в укор что ли, будто я предъявляю претензию Глебу. Мне сразу вспомнились букеты с черными розами, насмешливые взгляды, ухмылка на его лице. Сложно, конечно, в одночасье вычеркнуть прошлое и зажить счастливым настоящим. Поверить в это настоящее.

С другой стороны, мне и самой как-то неловко за свой тон. Сердце сжимается, и чтобы успокоить его волнительные ритмы, я хватаю эту несчастную картошку и кладу в рот. Жарено-соленый привкус обволакивает язык, но отдаю должное, это вкусно! Настолько, что мне хочется еще и даже тревога переходит на задний план.

– Даша, – Гордеев подает голос спустя, пожалуй, минуту, если не больше. Я вздрагиваю, отчего-то боясь услышать плохое.

– Вкусно, ты прав, – отгораживаюсь от старой темы и снова тянусь за проклятой картошкой. Правд Глеб вдруг касается моей руки, не дав взять ломтик.

– Я буду приходить к тебе, – так мягко и заботливо произносит он. – Я и раньше всегда смотрел на тебя с горящими глазами. И мне правда неважно, сколько людей будет в зале и какой у тебя будет вес. Знаю, что танцевать для одного зрителя не комильфо, но обещаю, что мы соберем твою личную фанбазу.

– Глеб… – к глазам подступают слезы, у меня даже губы дрожать начинают.

– Просто делай то, что тебе хочется самой. Угу? Хочешь, есть картошку, ешь! Хочешь танцевать, танцуй! Хочешь стать футболисткой, становись. Не нужно делать что-то в угоду кому-то слышишь? Самое важное это вот тут, – он бьет себя ладонью по груди. – И ты должна слушать в первую очередь этот орган, а не остальных.

– Глеб…

– Всегда хотел тебе это сказать, но не находилось случая. Так что…

Склонив голову, я смахиваю слезу, которая предательски скатилась по щеке. Но это слезы счастья, того о котором я так долго мечтала. У меня появился друг. Нет! У меня появился особенный человек. Моя семья. Наконец-то я не одна.