Найди меня в темноте

— Где они? — резко спрашивает Бэт, вспоминая о незнакомцах, которых недавно видела в их лагере. Морган только улыбается ей успокаивающе в ответ. Помогает приподняться и сесть в импровизированной постели из одеял и расстегнутого спальника.

— Ушли. Им не стоило больше тут оставаться. И мне было не до них, — даже в скудном свете от костра она видит неподдельную тревогу в его глазах. — Ты снова потеряла сознание. Этого не было давно.

Она молчит. Потому что просто не знает, что ему сказать на это. Сегодня она вообще вдруг снова вернулась к той Бэт, которой была в самом начале их пути. И снова чуть не убила живого…

— И этот паренек… ты ведь хотела убить сначала, да? Не вырубить. Убить.

Он не осуждает. Как не осуждал никогда. Ни словом. Ни интонацией голоса. Ни даже взглядом. И Бэт признательна ему за это. Как и всегда была прежде.

Морган всегда мог выразить свое неодобрение, что и делал смело и открыто. Постоянно напоминая, о том, что они живы, что они люди, что у них есть душа в отличие от ходячих. В нем еще была жива вера. А в Бэт ее уже не было, несмотря на крест на ее кожаном браслете. Распятие с шеи она потеряла уже давно, еще только возвращаясь к жизни. Своей новой жизни.

— Не убила же.

— Ты так и не смогла. — Морган берет ее руки, крепкие, мозолистые, с царапинками на все еще нежной на удивление коже, в свои широкие ладони. Начинает гладить их ласково и успокаивающе, как обычно, когда хочет что-то сказать важное. Она думает сейчас, что он хвалит ее за то, что сохранила жизнь тому пареньку. Но спустя секунду понимает, что это далеко не так.

— Ты не смогла принять. Как данность. Как часть твоей жизни. И поэтому все еще не можешь взять под контроль свои эмоции. Обида и злость способны сжечь душу. И сожгут. Если ты позволишь им. Так было суждено. Тебе ли отрицать Его волю?

Это уже было. Неоднократно. Они обсуждали все это не раз. Всякий раз она понимала правоту его слов, но принять не могла. Никак. Не выходило. Не выходит, черт возьми!

– …тогда могло случиться все, что угодно. Пойми. Его воля на все. Даже на то, чтобы оставить тебе там, на лесной дороге. Он уготовил тебе именно этот путь. Пройти через все это. Он ведет своей рукой все живое и неживое в этом мире. И если так свершилось, то только потому, что это часть Его плана. Прими это и не вини никого. Никого, моя хорошая, моя маленькая леди. Не по своей воле произошло все. По Его. Тут нет виноватых и правых. Просто прими это. Как данность. Как часть твоей жизни. Как Его волю…

Быть может, если бы она верила как раньше, она бы смогла принять. Но она больше не верит. Ни во что не верит. Кроме собственных рук, своей воли и желания выжить. И помочь выжить ему.

И никому из живых больше не верит, кроме него. Кроме Моргана.

— Когда-нибудь дьявол, сидящий на твоем плече, откажется сильнее ангела на другом. И тогда будет конец… Ты спалишь себя дотла. Убьешь себя. Чем ты тогда будешь отличаться от них? Только тем, что в тебе бьется сердце, и ты дышишь.

— Хорошо, — кивает она ему в ответ, покорно соглашаясь. И он только вздыхает, понимая, что не может достучаться до нее, через те защитные стены, которые она возвела вокруг себя. Куда даже ему нет доступа. Но если бы не эти стены, разве могла бы она сейчас так спокойно сидеть рядом с ним и слушать его слова?

Понимая, как похож этот разговор на тот другой, который когда-то так же вела в тишине летней ночи. Когда так хочется лечь на землю и умереть от тоски и боли под звук цикад в темноте. Чем-то так похожей на ту, когда сидела на террасе домика самогонщика.

— Я не хочу, чтобы с тобой это случилось. Ты — удивительная, Бэтти. Ты рождена давать. Рождена стать тем, кто может привнести в этот мир…

— Быть может. Только мир давно сдох. Как и все вокруг. Нечего сюда уже нести. Никому это не надо.

— Ш-ш-ш, не горячись, маленькая леди, — он прижимает ее к себе ласково, снова целуя. На этот раз в волосы. Его ласка всегда успокаивала ее. Вносила такой желанный мир в душу. — И следи за языком. Иначе мне придется когда-нибудь с мылом вымыть твой рот.

— Если ты его найдешь. У нас даже обмылки закончились, — дразнит Бэт его. В ее голосе звучат игривые нотки, которые ему так нравятся. И он смеется в ответ, радуясь, что она вернулась к нему. Из своей темноты.

— Морган! Ты своим смехом привлечешь всех ходячих в округе! Кстати, на удивление, их очень мало. Я сегодня только одного встретила за весь день.

— Это ведь хорошо, — улыбается в ответ на ее речь Морган. Он способен радоваться всему. Солнцу или дождю. Случайной находке мыла или зубной пасты. Мясному ужину или даже пустому желудку. Во всем видит только хорошее. Когда-то она очень этому удивлялась. Сейчас уже привыкла. Сама же она так не может. Но покорно с ним соглашается всякий раз.

— Это хорошо.

Бэт знает, что он заговорит об этом. Не может не заговорить. И Морган начинает аккуратно издалека, когда они уже сидят около костра, поглощая горячий ужин. Рагу из мяса белок и бобов.

Постоянное блюдо из меню сдохшего давным-давно мира.

— У них есть доктора. В Александрии, — катится легко маленький пробный шар в ее сторону. Бэт только пожимает плечами в ответ, зная, что и отвечать не нужно. Он сам сейчас ей все расскажет, что уже надумал за то время, что она лежала без сознания.

— Александрия — это и есть безопасная зона. Небольшой городок. Как кусочек старого мира. Дома с удобствами, больницы, школы. Даже церковь. У них спокойно. У них хорошо. Нам будет там хорошо. И там твоя семья…

Она чувствует при его последних словах, как сердце сжимается от тревоги и чего-то сладкого, негой разливающегося по телу. Что-то замирает внутри. Семья… Ее семья. Она хочет спросить, кто из них там, в этой Зоне. Кто добрался до нее живым. Кто выжил в этом мире, полном смертей и боли.

Мэгс… Дэр..

Нет! Хватит! Не думай!

Некоторое время они молчат, глядя либо в огонь, либо в свои банки с рагу. Бэт понимает, что он ждет, когда она спросит его о том, о чем рассказали ему скауты. Но не может выдавить из себя ни звука, чувствуя, что еще немного, и рагу, которое она ковыряет ложкой, станет чересчур соленым. От ее слез.

Я больше не плачу… Я больше не плачу…

— Кто? — хрипит она наконец, уступая настойчивому зову сердца, бешено колотившегося сейчас в груди, словно ему было мало места за ребрами. Слезы все-таки срываются с ресниц, не удержавшись. Одна за другой. Сначала маленькими капельками. Потом тонкими ручейками вниз от ресниц к щекам. И Бэт благодарна сейчас ночной темноте за то, что она скрывает эти слезы от Моргана.