Найди меня

— Вы были ребенком.

— Зло откуда-то начинается.

Он удивленно хмыкнул и спросил:

— То есть вы думаете, что ребенок может родиться злодеем? — Он смотрел на нее слишком внимательно.

— Думаю, что в ребенке есть потенциал, который развивается правильным воспитанием. Или неправильным, следует заметить.

— А что же генетика?

— Недостаточно данных. Нужны большие исследования, что почти невозможно, потому что потребуется огромное количество участников. Что делать бихевиористам? Дать объявление «приглашаем серийных убийц» и ждать звонков?

— Воображаю ключевую фразу: «Рассматриваются только серийные убийцы».

Она снова нажала на звонок.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что не подумали сразу, что я была в курсе планов отца.

Дверь слегка приоткрылась. Когда Морис увидел, кто передним, он открыл дверь пошире и пригласил их войти, а потом сразу задвинул засов. Рени представила Дэниела.

— Прямо дежавю какое-то, — сказал Морис, показывая на столпотворение на улице. На нем были брюки карго, белая футболка с вырезом и кожаные мокасины. Она привыкла видеть его чисто выбритым, но сегодня у него была легкая щетина.

— Когда проснулся утром, они были уже там, и толпа все растет. Я пригласил твою маму, не хочу оставлять ее с ними наедине. Это возвращает множество дурных воспоминаний. — Он бросил на Рени сочувственный взгляд. — Она скоро придет. Пойдем. Сделаю вам кофе. Купил в местной пекарне отличный хлеб, если хотите тосты. — Он сверился с часами. — О черт. Я думал, еще утро. Целая драма.

Следом за Морисом они прошли через гостиную с белыми стенами и темной мебелью, украшенную картинами и скульптурами. В его доме она всегда чувствовала себя в безопасности. Убежище. Теперь, когда выяснилось, что он встречался с отцом незадолго до его смерти, она уже не знала, что думать.

— С удовольствием что-нибудь съем и выпью, неважно, сколько сейчас времени, — сказала она. Ему нравилось принимать гостей и угощать их.

В кухне они уселись за стол с чашками кофе и свежими тостами. Стол винтажный, фермерский, стулья — модерн середины века. Покрытый плиткой пол, голубая плита в стиле ретро, картины и декоративные растения. Он любил зелень.

— Вы, должно быть, слышали о теле, найденном в пустыне, — сказал Дэниел. — У нас есть основания считать, что жертва встречалась с Беном незадолго до исчезновения.

— Ого, — изумился Морис. — Но какое отношение это имеет ко мне?

— Мы выяснили, что вы навестили Бена через несколько дней после этого визита.

Нокаут.

Морис виновато посмотрел на Рени.

— Это правда. Я его порой навещал. Твоя мама ничего не знала. Не хотел ее огорчать. — Теперь он казался взволнованным, возможно, от мысли о том, что подвел ее. — Ведь ей незачем об этом знать, правда?

Не отвечая на его вопрос, Дэниел спросил:

— Он говорил вам что-нибудь о своих планах? О телах? О женщине, приходившей к нему?

— Нет.

— О чем вы говорили? — спросила Рени.

— Он расспрашивал о тебе и твоей маме. Как всегда. Спрашивал, как у вас дела. Вышла ли ты замуж, счастлива ли ты. Мной он обычно не интересовался.

Бедный Морис. В их жизни он был своего рода активным наблюдателем.

— Не так много общих тем, когда говоришь с человеком, который так долго сидит в тюрьме, — продолжал он, как бы извиняясь за черствость Бена. — Столько изменилось за последние тридцать лет. Я никогда не задерживался надолго. Сам не знаю, зачем я его навещал.

Губы Мориса дрожали, глаза влажно блестели.

Не в силах удержаться от жеста утешения, которым он сам столько раз утешал ее за эти годы, Рени сжала его руку. Она-то понимала, как мог притягивать людей отец. И никогда не была уверена, кем больше увлечен Морис: ее матерью или отцом. Невзирая на это, ей не нравилось, что Морис делился информацией с отцом. Они никогда не обсуждали с ним, что ей не хочется, чтобы Бен знал о ее жизни, но теперь, когда выяснилось, что Морис держал его в курсе все эти годы, она ощутила себя отчасти преданной.

Дэниел достал телефон и показал Морису фото Кармел Кортес.

— Когда-нибудь видели эту женщину?

Морис подвинулся ближе, изучил фото и покачал головой:

— Нет. Простите.

В этот момент послышался стук кухонной двери, и вошла Розалинда.

Рени сообщила ей, что случилось. Дэниел показал фото Кармел Кортес. Она ответила иначе, чем Морис.

— Да, — кивнула она. — Абсолютно уверена, что эта женщина явилась в мой дом около месяца назад. Я же тебе о ней говорила, Рени.

По времени все сходилось.

— Она сказала, что работает над статьей. Знаешь, они же всегда так говорят. Я велела ей уходить. И я даже пару раз замечала, что она следит за мной. Однажды вошла в кафе, где я пила кофе с подругами. Не думаю, что это было совпадение. Но это ужасно. Как жаль, если это в конце концов окажется именно она.

Казалось, она вот-вот расплачется.

— Я помогаю молодым женщинам. Если бы у меня хотя бы возникла мысль, что она может быть в опасности… Но ты же знаешь, Рени, как это бывает. У нас просто коленный рефлекс срабатывает, когда кто-то начинает разнюхивать вокруг.

— Лучше не бери в голову, — сказала Рени. — Я сделала то же самое. Я захлопнула дверь перед ее носом.

К матери она была снисходительнее, чем к себе.

Дэниел продолжил:

— Есть предположения насчет того, почему Бенджамин сказал мне, что у него уже несколько месяцев не было посетителей?

— Может, просто хотел разжалобить, — сказала Рени. — Что довольно нелепо для хладнокровного убийцы.

Дэниелу пришла эсэмэска, и он достал телефон.

— Прошу прощения. — Он набил ответ, дождался ответа и смертельно побледнел. — Нам надо ехать.

Без объяснений.

Они вышли через переднюю дверь. Снаружи Дэниел объяснил:

— Нашли другое тело. Я распорядился придержать раскопки до нашего приезда.

Когда Морис запер за ними дверь, Розалинда встала у большого окна в гостиной, сбоку и в тени, так что репортеры не могли ее видеть. Она провожала взглядом свою дочь и детектива, выглядевшего слишком молодым для детектива, удаляющихся по тротуару. Рени, одетая в джинсы и белую футболку, высокая и стройная, с длинными ногами, унаследованными от Розалинды. Походка уверенная, голову держит высоко, не сутулясь и не пытаясь спрятать лицо. Волосы заплетены в толстую косу, падающую на спину. Розалинда пожалела, что она не дала ей их обрезать тогда.