Найди меня

Она устроилась на земле рядом с Рени, сдвинув колени, словно позируя для фото. Претенциозный светлый шарф на голове раздувался, словно жил своей жизнью, как угорь в синем море.

— Ну ты знаешь, какой он был. Довольно фальшивый. — Она взяла руку Рени и прижала палец к кнопке. Когда палец не сработал, она попробовала большой палец и, оставшись довольна результатом, положила обмякшую руку Рени на место и начала прокручивать экран.

— Когда мы уже были женаты, я припомнила его блеф и предложила доказать, что он действительно может кого-то убить. Потом я была занята другими вещами, в том числе тобой, и позабыла о нашем разговоре. Но я совершенно ясно помню вечер, когда это случилось. Мы были с Морисом на гала-концерте, а твой отец оставался с тобой. Я вернулась поздно, ты была в постели, а у него на лице была ухмылка, какой я никогда прежде не видела. Глаза такие живые, весь прямо наэлектризован. Честно говоря, я решила, что он что-то принял, но оказалось, что это убийство так его завело. Он ничего не сказал мне сразу, только после лучшего секса из всех, что у нас были. Прости, я знаю, дети не хотят ничего слышать о сексуальной жизни своих родителей, но в убийствах был сексуальный компонент. Мы лежали в кровати, я восхищалась его выносливостью, а он сказал, что ему пришла мысль использовать тебя как наживку. Мне это не понравилось, но он уверял, что ты ничего не видела, что тебе ужасно понравилось и ты думала, что это отличная игра.

Рени действительно нравилось. Они с отцом вместе делали нечто особенное. И она понимала, что мать имела в виду, когда говорила, как он оживал потом. Видеть его таким было здорово.

Глядя в телефон, Розалинда остановила прокрутку.

— О, это плохо… Какая жалость, что ты связалась с Габби Саттон. Мне так хотелось все решить, а тут продолжение. Я так хотела продолжать жить, чтобы это не висело над моей головой.

Страх за Габби заставил Рени заговорить.

— Не втягивай ее сюда. Она ничего не знает.

— Но может. Я там была в тот вечер. После нападения я пыталась уговорить ее сесть в машину, как добрая самаритянка, но она убежала.

Ее мать была в машине, и Морис. А Рени смогла все это вытеснить из памяти.

Розалинда молча читала, затем оторвалась от телефона и вернулась к своему рассказу. Казалось, она хотела, чтобы Рени узнала, как все было, будто гордилась этим. Теперь, когда Мориса не стало, ей не с кем было поделиться.

— Он сказал мне, что мертвая девушка лежит в багажнике, и хотел, чтобы я посмотрела на нее. Мы пошли в гараж, и она была там, закатанная в пластик. Когда я спросила его, что он собирается делать с телом, он сказал: «Отвезу в пустыню». Он сказал, что там ее никто не найдет, кроме койотов.

Она глубоко вздохнула.

— Я подумывала пойти в полицию. Правда. Это была чья-то дочь. Но я тоже чувствовала ответственность за то, что он сделал. И надо было сохранять репутацию. Я не могла признать себя соучастницей и не хотела, чтобы мир узнал, что я была женой убийцы. Так что мы встали рано утром и все втроем поехали в домик твоей бабушки. Ты оставалась внутри с нею, пока твой отец и я избавлялись от тела. Конечно, его мама ничего об этом не знала. Просто думала, что мы приехали походить по пустыне.

Она снова взглянула в телефон.

— Я хотела просто бросить ее где-нибудь, но это он предложил узнаваемые места. Не знаю почему. Может быть, считал, что так будет уважительнее. Может, думал, что нам когда-нибудь понадобится знать. Может, полагал, что в случае чего сможет меня припугнуть. Но так или иначе, мы выбрали красивое место. И, скажу тебе, рыть яму в пустыне нелегко. Я сказала, что оставлять пластик нельзя. Только тело. Так намного естественнее.

Она засунула телефон в карман рубашки.

— Это было весело. Извини, но это действительно было здорово. Прошли дни, потом недели. Мы читали в газете о пропавшей девушке, смотрели местные новости. Поглядывали друг на друга и хихикали. Но время прошло, и восторг погас, а люди перестали об этом говорить. Нам стало скучно, нас потянуло возобновить этот ажиотаж. Мы решили сделать это снова. Но никто из нас не хотел повредить тебе, милая. Это ведь именно я сказала ему, что надо прекратить тебя брать.

Боль лишила Рени способности к осмысленной реакции, но ей удалось спросить:

— Ты когда-нибудь сама убивала? — По какой-то причине она все еще хотела, чтобы Бен оказался менее виновен, хотя и знала, что это не так.

— Нет.

Вполне возможно, ложь.

— Морис?

— Он думал, что защищает нас, и действительно защищал. У Кармел Кортес могла быть информация, которая позволит выставить нас виновными. — Она показала на себя, потом на Рени. — Он много лет помогал нам. Тебе. Бену. Мне. Он не знал о степени нашей одержимости. Он любил тебя и любил нас. Знал только, что ты иногда просилась сыграть в игру, и мы делали это, чтобы порадовать тебя.

По крайней мере частичная ложь. Рени плотно зажмурила глаза, когда ее накрыла новая волна боли, потом заставила себя снова открыть их. Темнело.

— Я сказала ему, что он должен помочь нам защитить тебя.

— Ты его убила?

— Конечно, нет. Он был моим другом. Морис был тем, кого твой папа называл птичка-помощник.

Она имела в виду птиц, которые не размножаются, а вместо этого помогают другим в стае растить потомство.

— Это жестоко.

— Ты же знаешь отца. Ему во всем нужно было найти аналогии с птицами. При всем этом Бен был хорошим отцом.

— Как ты можешь говорить такое?

— Он заботился о тебе, когда я не могла. Он тебя хоть раз ударил? Шлепнул? Сексуально домогался? Нет.

— Он сделал меня наживкой.

— Тебе нравилось.

Она была слишком слаба, чтобы как следует разозлиться, и лишь прошептала:

— Я была слишком мала, чтобы понять, что происходит…

— Именно. После ареста твоего отца мне не хватало этого всего, но есть причина, почему среди убийц больше мужчин, чем женщин. У нас не хватает сил, чтобы избавиться от тела.

— У тебя был Морис.

— Временами он бывал несговорчив.

Возможно ли, что это ее мать была одержима? И это она вовлекла отца? Двое убийц с одинаковой манией — невероятное совпадение. Но такого человека, как отец, доброго и покладистого, можно было втянуть в эту практически секту, секту на двоих. Троих, если включить Мориса.

— Я здесь умру, — проговорила Рени, не чувствуя ничего, кроме безропотного облегчения.

— О, дорогая. Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.

Это она хотела убедить Рени, что приведет помощь, или ушла в глубокое отрицание собственных действий?

Розалинда посмотрела на небо.

— Скоро стемнеет. Принести тебе что-нибудь, пока я не ушла?

Навыки выживания вспыхнули в Рени, и она проявила практичность.

— Воды.

— Я принесу. А когда вернусь в город, вызову помощь и расскажу им, где ты.

Снова ложь.

— Не надо.

«Ш-ш. Все будет хорошо. Просто закрой глаза и поспи, а когда проснешься, кто-нибудь уже будет здесь».