Не ангел
Шрифт:
— О господи, — сказала Селия. Она побелела как полотно, глядя на телеграмму, лежавшую на серебряном подносе для писем. — Боже, Брансон, когда она пришла?
Ну вот и случилось. Вот и все. Оливер погиб.
— Леди Селия, пожалуйста, не огорчайтесь. Я надеялся перехватить вас, прежде чем вы увидите ее. Телеграмма…
— Разумеется, Брансон, я расстроена, а чего вы ждали, какого черта вы не позвонили мне, это непростительно, о господи…
Она взяла ее с подноса, не заметив, что ее уже вскрыли, и вытащила из конверта. А затем, виновато улыбаясь, взглянула на Брансона.
— Простите, Брансон.
— Все нормально, леди Селия. Естественно,
— Вы все правильно помните, Брансон. Благодарю. Милый Джек! Как будет здорово повидать его!
Джек выглядит по меньшей мере на пять лет старше, подумала Селия, вглядываясь в него, когда он, все еще в форме, скрестив свои длинные ноги, устроился в кресле в гостиной. Но и такой он был по-прежнему фантастически красив, даже красивее Оливера, подумала она опять с невольным вероломством, сразу жестко подавив эти мысли.
— Как чудесно видеть тебя, Джек, — сказала она.
— Чудесно повидать и тебя, Селия. Ты, как всегда, прекрасно выглядишь. Я так часто думал о тебе.
— Обо мне? Я полагала, что ты должен вспоминать о… — как ее звали? — о Китти.
— Китти в прошлом. Нужно быть внимательнее. После этого я встретил Салли. Сногсшибательная девушка. Превосходная танцовщица. Исполняла главную партию в «Дьюк-оф-Йорк», в ревю, не помню названия. Мы тогда от души повеселились. Но боюсь, она обо мне уже забыла. Во всяком случае, не написала ни разу.
— И поэтому ты думал обо мне! Ну, польстил.
— Селия, милая моя, ты гораздо красивее и обаятельнее, чем любая из них, на самом деле. Видит бог, Оливер — счастливчик.
«Он уже здорово пьян, — подумала Селия, — а вина еще не подавали».
— Джек! Ведь я старушка!
— Ты не старушка, Селия. Ты моя ровесница, если припоминаешь.
— Что правда, то правда.
Селию это каждый раз удивляло, потому что Джек казался значительно моложе. Она полагала, что так влияет на человека отсутствие семьи и ответственности за близких. Но теперь Джек пришел со страшной войны, где защищал свою страну, что никак нельзя было назвать безответственным.
— Идем вниз, в столовую, обедать, — предложила она, — сегодня твои любимые бифштекс и пирог с почками.
— Селия, не могу выразить, как я тронут. Удивительно, как ты это помнишь?
— Это не я, — засмеялась она, — Брансон все помнит.
— Чудный парень, этот Брансон. Вот бы в каждом доме такого иметь.
— Это точно. Ну, идем. И расскажешь мне о Франции.
— Я предпочел бы послушать о Лондоне, — сказал он. — Ты по-прежнему все время в свете?
— Ах, Джек, если бы так.
В течение всего обеда он развлекал Селию и ММ байками о фронтовой жизни, историями о том, как он выменивал на табак и шоколад книги, которые она ему присылала: «Прости, Селия, но я никогда толком не читал». Джек рассказал им, как один его приятель из офицеров чуть не погиб как-то ночью в окопах, отплясывая танго в обнимку с ружьем и в чем мать родила, только немецкая каска на голове: «Ну, вы знаете, такая, с пикой на макушке». Один солдат увидел его и решил, что это немец, и выстрелил. И о том, как в полевом госпитале как-то ночью он пытался завести интрижку, совсем коротенькую, с веселой такой сестричкой.
— Я пристроился сопровождать одного парня, который схлопотал порцию шрапнели, — смеясь, рассказывал Джек, — и меня в бельевой выловила старшая сестра, заметила, что она ходуном ходит. Страшно рассердилась, прогнала в часть, аж в ушах звенело. Я слыхал, той сестричке здорово влетело!
— Джек, ты чудовище, — утирая от смеха слезы,
сказала Селия. Даже ММ рассмеялась.— Ну что ж, — заключил он, — вы должны каким-то образом поддержать мой боевой дух. Я так понимаю, что нынче вечера — далеко не Кафе-Рояль.
— Думаю, что так, — уныло ответила Селия. Позже, когда ММ ушла спать, она сказала: — Джек, если ты захочешь обо всем поговорить, перестав притворяться, будто все это забавы, я готова выслушать.
— Пожалуй, не хочу, — осторожно заметил он, — притворяться надежнее. Это уберегает от реальности.
— Что, плохо?
— Плоховато. Служба доставляет мне мало удовольствия. Именно сейчас.
— Даже тебе?
— Даже мне. Не бои, не огромные потери, даже не дискомфорт, хотя там отвратительная грязь и убожество. Особенно плохо рядовым солдатам. Мы хоть моемся время от времени и можем снять сапоги. Самое страшное — это чувство разочарования. Не стоило бы говорить всего этого, просто во мне заговорил кларет Оливера. Не буду повторяться, но есть ощущение, что генералы не ведают, что творят. Они командуют операцией с расстояния многих и многих миль от линии фронта, и большинство их приказов просто бессмысленны. Я раньше ничего подобного не переживал, да и ребята мои, повидавшие куда больше сражений, чем я, и в Англо-бурской войне, и в прочих тоже. Конечно, приходится подчиняться приказам и расхлебывать последствия, но… как сказать…
Джек увидел грустное лицо Селии и быстро улыбнулся:
— Да не обращай на меня внимания, Селия. Устал я просто. Пройдет несколько дней отпуска, и буду свеж, как майский день. И посмотрю на все с большим оптимизмом.
— Хорошо, — ответила она, улавливая его настроение, его тревогу. — Может, глоточек бренди?
— Бренди — это прекрасно. Надо же, какой славный погребок он держит, старина Оливер.
— Да. Погребок, правда, почти пуст, но Брансон припрятал, что осталось. — Селия поднялась.
Когда она проходила мимо Джека, он потянулся и поймал ее за руку:
— Ты чудная девушка, Селия. Оливер — счастливчик.
— Будет, Джек, — ответила она, решив, что отнять руку было бы недобрым, ненужным отторжением в тот момент, когда ему, как никогда, несладко, — ты всегда так говоришь.
— И всегда искренне, — сказал он с чувством, приподнял ее ру ку и поцеловал. Сначала тыльную сторону ладони, потом, перевернув, саму ладонь, медленно и очень нежно.
Селия стояла, глядя сверху на его золотистые волосы, на его голову, так похожую на голову Оливера, и вдруг желание всколыхнулось в ней с такой силой, что она испугалась. Джек поймал ее взгляд, угадал желание, притянул ее к себе на колени и крепко поцеловал. В губы. На мгновение она поддалась: почувствовала собственные губы, мягкие, изголодавшиеся, жаждущие. Это было так давно, она так скучала по Оливеру, а Джек был рядом — такой красивый. На секунду Селия дала волю фантазии, представила то, чего желала, мысленно увидела, как лежит с ним, приникает к нему, принимает его. Но затем вернулась к реальности — любви к Оливеру и их детям, верности ему. Она напряглась, встала и отняла руку.
— Джек. Нет. Не надо. Пожалуйста. Я безумно польщена, но…
— Я знаю, — улыбнулся он ей жалкой улыбкой. — Нельзя. Нельзя предавать Оливера. Конечно нет. Это не по-братски.
— И не по-супружески, — добавила она, склонилась и поцеловала его в лоб, легко и нежно.
— А ведь ты бы хотела? — усмехнувшись, спросил он.
— Нет, Джек, конечно, я…
— Селия, я знаю, что да. Все в порядке. Я не собираюсь похищать тебя. И наверное, не слишком хорошо подумал бы о тебе, если бы ты мне позволила. — Он снова усмехнулся. — Но все же мне бы этого чертовски хотелось.