Не было бы счастья…

– Здравствуй, Павел Семёныч, – здороваюсь я с мужчиной.

Однажды я назвала Пашу при Ване просто по имени, так после этого его бобик лишился многих проводов и аккумулятора. Больше не рискую, даже если учесть, что всё нашлось в доме, где живёт Паша. Я-то точно знаю, как оно там оказалось. Бобик его тогда стоял под нашим домом.

– Вы с обхода? – спрашивает Паша.

– Да. Только закончили. А вы на обед приехали? – спрашиваю приветливо, надеясь на положительный ответ.

– Почти, – задорно улыбается Паша. – Я уже закончил, только бумаги осталось привести в порядок. Решил дома работу доделать, так что я уже свободен.

– Ой, как хорошо, – улыбаюсь я шире. – Так, может, тогда с нами пообедаешь?

– С удовольствием, Леночка, – расплывается в лучезарной улыбке Паша.

– Я не голоден, – слышу злой голос сына, и внутри будто что-то надрывается.

Мне больно оттого, что Ваня так ведёт себя с Павлом. Он хороший мужчина, но…

Улыбка меркнет на лице Паши, а мне становится неловко и обидно. Значит, как этому Валере, так сам руку протянул, а здесь.

– Иван, – строго говорю я и, как только Ваня переводит на меня удивлённый взгляд, добавляю: – Мы сейчас идём обедать. Все вместе. Ясно?

Выражение глаз Вани полно непонимания и обиды. Вижу, что ему неприятен мой тон. Мне тоже больно, но не могу я сейчас разговаривать с ним. Прости, сынок.

– Хорошо, мама, – отвечает тихо Ваня, и столько обиды слышится в его голосе, что я готова зарыдать в голос.

Осознание того, что из-за этого отголоска прошлого мне приходится обижать собственного ребёнка, больно ранит. Но отступать поздно. Паша, подбодрённый моей поддержкой, тянется к сумке, которую всё это время носил Ваня, но сын резко отдёргивает руку.

– Я и сам могу донести, – бурчит он и быстрой походкой направляется в сторону дома.

Паша немного теряется, но берёт себя в руки и, улыбнувшись мне, спрашивает:

– Как дела, Леночка?

– Хорошо, Пал Семёныч.

– Лен, ну мы же договаривались, что ты будешь…

– Договаривались до того, как произошёл инцидент с твоей служебной машиной, – напоминаю ему я.

– Ну да, – вздыхает Паша, нервно оглядываясь на бобик, что остался за калиткой.

– У нас сегодня свекольник и каша с уточкой, – решаю перевести тему я.

– Ой, Леночка, я готов из твоих рук всё съесть, – говорит Паша с озорным блеском в глазах.

Мне иногда кажется, что Паше больше нравится моя еда, а не я, поэтому он частый гость у нас дома.

Но да ладно. А то что-то он мне начинает представляться не таким и симпатичным. А это плохо. Очень плохо.

– Иди мой руки, – говорю Паше, как только заходим в дом, – а я пойду накрывать.

– Конечно, милая, – тянет Паша, всё так же улыбаясь.

А мне почему-то становится противно от этого «милая», но я улыбаюсь в ответ и иду на кухню, где Ваня уже сидит за столом, надутый, как мышь на крупу.

– Сынок, – зову Ваню, и на меня поднимаются невероятно синие глаза, наполненные обидой.

– Мам, он тебе не подходит, – бурчит еле слышно сынок, а я хочу, как в детстве, сжать его в объятиях и ответить, что да, мне только сынок подходит. Но не могу. Больше не могу.

И пускай я сейчас поступаю как эгоистка, но только так и могу защитить его.

– Ванюш, я хочу, чтобы ты проявил немного терпения и уважения к Павлу Семёновичу. Он хороший человек. – Я стараюсь говорить строго, но, замечая печаль и непонимание в глазах сына, опять сдаюсь, начиная уже молить: – Сыночек, ну, пожалуйста, родной мой. Я же тебя не этому учила.

– Ладно, – протягивает Ваня, поднимаясь с места. – Давая я помогу тебе, что ли?

– Ты моё счастье, – улыбаюсь сыночку и начинаю доставать тарелки, подавая Ване.

Подхожу к печке, где на небольшой лежанке стоит свекольник, что утром успела сварить. Я наливаю, а Ванюша ставит на стол.

На кухню входит Паша, поправляя штаны на подтяжках, в рубашке с закатанными рукавами, и гордо говорит:

– Я там тебе кран починил, Леночка. Подтекал он. Всё же мужика не хватает в доме, – добавляет Паша и усаживается на место, где всегда сидит Ваня.

Бросаю встревоженный взгляд на сына и понимаю, что у него сейчас глаза дёргаться начнут. Так и хочется половником треснуть Пашу по лбу, чтобы думал, что говорит. Но либо он идиот, либо действительно не замечает.

– Спасибо, Пал Семёныч, – говорю я, так как ответить что-то нужно.

Паша же сидит за столом гордый и довольный, не замечая, что сейчас может что-то произойти. Оглядываю всё вокруг, надеясь, что Ваня ничего не успел насыпать Паше в свекольник. Вроде всё в порядке.

– Сынок, садись на моё место, – говорю Ване.

Вижу, что сыну не нравится вся ситуация, но он смиряется, хотя взгляд более чем красноречивый. Мой мальчик обижен и недоволен.

– Хорошо, мам.

Я достаю хлеб и подаю на стол в надежде, что Паша сейчас начнёт есть и больше ничего говорить не будет.

– А знаешь, что я подумал, Леночка? – спрашивает Паша, принимаясь за свекольник. – Нужно Ивана взять с собой на охоту. Хоть какому-то мужскому увлечению научу парня.

А я думала, хуже быть уже не может.

Ваня медленно поворачивает голову в мою сторону, а в его глазах так и читается вопрос: «Мне продолжать молчать, мама?!» Я даже слышу интонацию, с которой он может задать его, и самой взвыть охота.

– Давайте мы поедим для начала, Пал Семёныч, – предлагаю я первое, что приходит на ум. – А после…

– Заходи, заходи, соколик. – Я слышу громкий голос бабули и даже выдыхаю.

Бабушка сейчас поможет разрулить всё, но мозг начинает усердно бить тревогу. Кого это бабуля назвала соколиком?

– Ой, здравствуй, баба Глаша. – Паша расплывается в фирменной задорной улыбке.

– Пашка, ты опять приехал нас объедать! – весело кричит бабуля и заходит на кухню.

– Да вы что? – игриво возмущается Паша, но вдруг его улыбка начинает меркнуть, а я напрягаюсь всем телом.

И до того, как понимаю, что происходит, слышу:

– Всем добрый день. – Всё такой же подтянутый, высокий, и даже в самой обычной шерстяной рубашке и ватниках, выглядит…

– Павел Семёнович Митькин, – громко представляется Паша, поднимаясь с места, и протягивает руку Велере. – Участковый. А вы?

Валера осматривает Пашу, который ростом ниже его почти на голову, и спокойно отвечает:

– Валерий Козырев. Если вам это что-то скажет.

И столько превосходства в его голосе, что Паша сначала даже тушуется.