Не чужая смута. Один день – один год (сборник)
Шрифт:
Тютчев провидчески писал тогда, имея в виду государя Александра Второго: «Трагична участь бедных кандиотов, которые будут раздавлены. Наше поведение в этом деле самое жалкое. Иногда преступно и всегда бесчестно быть настолько ниже своей задачи».
Теперь плохие новости специально для московского Кремля.
Александра Второго, как мы помним, убили.
Цареубийство – грех ужасный, что и говорить. Но вот убили.
Вы скажете: его же не за греков убили.
Нет, конечно.
По какой бы внешней причине он ни был бы убит – его убили и за то, что он был «настолько ниже своей задачи».
Ну
То есть нет, два моих боевых ровесничка как бы печалятся: «Ах, кто же бомбит деревни? Русские или какие-то другие? Но кто же тогда?!»
Это они всё всерьёз пишут, и перо дрожит в руке. Оттого, что никак не могут разобраться. И бросают перо: ах, нет, ничего нельзя понять, ничего. Всё в дыму.
А так везде удивительная тишина. Телеканал «Дождь» только куда-то переехал из своей студии, кошмар. Ад и кошмар. Просто ад. Кошмарный ад.
Они почему молчат? Потому что писать – это значит «разжигать зло».
То есть, пока Майдан – «разжигать» можно. А теперь уже нельзя. Надо дождаться, когда всё закончится. Тихо, затаившись. Как бы заняв нейтральную позицию «против любого убийства».
Ваша нейтральная позиция у вас на лбу отражается бегущей строкой.
Певица Диана Арбенина извинилась за русский народ и поддержала киевлян «в страшное для Украины время». Какая умница, добрая душа.
Ещё есть Марина Струкова, звезда патриотической поэзии, любимица «Нашего современника», «патриотический ответ Борису Рыжему». Марина тоже ужасно переживает за Майдан и всячески поддерживает Украину «в страшное для неё время». Тоже умница, добрая душа. Следит, волнуется.
(Борис Рыжий, земля пухом, сдаётся мне, был бы большим патриотом, что наши патентованные русские девушки.)
Хоть бы к нам кто-нибудь приехал из Киева, извинился, песню спел, стихи почитал, снова извинился. Ну, не к нам, так хоть в Донецк. Но, видимо, в Киеве страшней, чем в Донецке.
Там страшное время смотрит страшными глазами на добрых людей с добрыми глазами.
Вопрос Крыма и Новороссии – вопрос родственный.
Вот твою родную сестру взяли по малолетству замуж, фактически выдали силой – но всё по закону, расписались, штамп, печать. Потом она говорит: не могу, подыхаю тут, брат, всё чужое, земля чужая, воздух чужой, язык чужой – забери меня. И ребёнка моего забери – муж учит его мой род ненавидеть. Наш с тобой род, брат.
А брат говорит: слушай, я не могу – давай по-человечески подай на развод, чтоб штамп и печать. Что значит «не отпустит»? «Ребёнка оставить себе»? А что мы можем поделать? Живи, короче, дура, где живёшь.
…Замуж – это ещё ерунда. Может, даже в плен взяли брата, и держат там в плену.
Он передаёт весточку сестре: сестра, помоги сбежать.
А сестра отвечает: да ладно, нормально ты живёшь, тебе ж разрешают на своём языке разговаривать, но если хочешь домой – подай нормальное заявление с печатью, веди себя прилично. Подумаешь, в плену. Я не имею права вторгаться на чужой участок.
…Родной человек, конечно же, делает для родного всё.
А если он не родной, он говорит: слышь, ты там всё попутал, милый? Мы вообще с тобой седьмая вода на киселе отныне. Мне, дорогая сестра, твой муж больше нравится, чем ты, он нормальный европейский человек. Мне, милый брат, твой
хозяин больше нравится, у него хотя бы порядок на участке, а ты жрёшь как свинья из своей лохани. По-за-ко-ну надо всё делать, понял? По-за-ко-ну!…Мне сейчас здесь напишут, что я предлагаю средневековое право вернуть. Да ладно, не нудите. Всё надо делать по закону, это ясно. Это утренние притчи о том, что у кого-то родни в Крыму и на Донбассе нет совсем, категорически. А у кого-то – есть. И он ратует за свою родню.
А у другого родня на Майдане и в батальоне «Айдар». И он переживает о своей родне и тоже плевать хотел на законы. «Мало ли, спихнули президента – а вы что хотели?» «Забрали снайпера в плен? Верните немедленно её домой!» «Бомбят? А нечего прятать террористов под кроватью!»
Чувство родства – оно живёт вместе с законом, мешает ему или помогает. В любом случае, оно значит очень многое. Потому что есть непрерываемая линия: рождение – род – Родина.
И когда мы видим, что кто-то пошёл налево, когда мы идём прямо, это нам только кажется, что он налево пошёл. Он пошёл своим путём. К своим близким. Может, он был Маугли и страдал среди нас, пока мы тут лаяли или блеяли. А может, он был шакал, но тоже страдал. Кто теперь разберёт.
Писатель Дмитрий Глуховский написал очень трогательную статью о том, что либералы – это и есть настоящие патриоты. (А патриоты, если говорить обо мне, это вообще единственный либерал в стране.)
Но дело не в этом.
Он там традиционно пугает, что РФ становится самой большой «одиночной камерой на планете», что «все цивилизованные страны отвернутся от нас» и, видимо, больше не пустят русских туристов.
Но один момент мне особенно понравился, цитирую:
«Те, кто всегда спрашивает: если Америке можно, почему нам нельзя? Да просто потому что Америка в восемь раз мощнее экономически, потому что у Америки самая сильная армия мира, потому что Америка, несмотря на все свои неправедные войны, имеет поддержку огромного блока союзников».
Нет, согласитесь, что это прелестно? Это и есть главное кредо либерализма, если кто не в курсе. Мы самые сильные, мы прижали к ногтю Европу и все их евросоюзы, мы расплодили военные базы по всему миру – и вы будете нас слушать, невзирая на то, что наши войны «неправедные».
Ну, вот Россия тоже «в восемь раз мощнее экономически» Украины, и армия у России «самая сильная» в бывшем СССР, и союзников мы подыщем, если постараемся, собственно, они есть, некоторые только воздерживаются – но если их тоже сосчитать, то вдруг выяснится, что их миллиарды. Нельзя нам быть флагманом либерализма в этой половине земного шара? Всё ведь сходится? Всё, как принято в цивилизованном мире!
Митя, не надо никаких доводов. Просто напиши: нам нельзя, потому что нам нельзя. А им можно, потому что им можно. Нечего размениваться на глупые слова.
Умерла Валерия Новодворская.
Главное, что останется от Валерии Ильиничны Новодворской, – это, конечно же, не её, прямо говоря, антигуманистические взгляды.
Останется её книжка про советских революционных поэтов, которых она ужасно, по-девичьи, любила и, в целом, понимала.
Во всех её работах о поэтах имелось одно мучительное противоречие: ей надо было доказать, что стихи у них были хорошие, зачастую гениальные, а идея, которая их на эти стихи вдохновила, – плохая, ужасная, чудовищная, хуже не бывает.