Не говорите Альфреду

«Парижская миссия бывшего пасторского богослова сэра Альфреда Уинчема началась с неудачного инцидента. Когда месье Буш-Бонтан, который прервал свой отпуск, чтобы встретить сэра Альфреда на Северном вокзале, выдвинулся вперед с приветственным жестом, наш посланец грубо отстранил его и принялся пространно болтать по-немецки с высоким белокурым молодым человеком в толпе…»

Я подняла голову от газеты. У моей кровати, смеясь, стоял Филип.

– Вы не против? Люди всегда виделись с Полиной до того, как она вставала, – это казалось хорошим тоном.

– Боже, – сказала я, – вам будет не хватать этого прелестного лица под балдахином.

– Сейчас все по-иному, – он сел около кровати, – и в некоторых отношениях симпатичнее. Итак, я вижу, вы добрались до инцидента.

– Филип!

– Только не говорите, что вас это расстроило. Это ничто по сравнению с тем, что будет: местный корреспондент «Дейли пост» Эймиас Мокбар – вам нельзя забывать это имя – готовит для вас всестороннюю обработку. Вы в черном списке Старого Ворчуна.

– Но почему?

– Так всегда бывает с английским послом в Париже. Кроме того, лорд Ворчун недолюбливает Альфреда, который, по-моему, и не подозревает о его существовании.

– Он действительно не подозревает. Альфред читает только «Таймс», и ему глубоко безразлично, что пишет «Дейли пост».

– Не будьте так уверены. Мокбар часто настраивает людей против себя. Мне пришлось прекратить с ним видеться, и мне это не по душе – он чертовски славный старый воробей, нет ничего приятнее, чем пить виски со старым Эймиасом в баре «Пон-Рояль».

– Но этот инцидент…

– Вам уже не все равно?

– Разумеется, потому что он просто вымышлен.

– Нет, Мокбар никогда ничего не выдумывает, вот в чем его дьявольская хитрость.

– Альфред говорил с немцем на Северном вокзале?

– Пока вас представляли мадам Ю, Альфред заметил бедного старого доктора Вольфа из Тринити-колледжа, который вглядывался в него в свете дуговых ламп. Конечно, будучи Альфредом, он сорвался с места. Потом сразу вернулся и все объяснил Буш-Бонтану. Инцидент не имел большого значения, однако он не был целиком вымышленным.

– Но доктор Вольф не является высоким, белокурым молодым немцем – он крохотный старый брюнет.

– Мокбар никогда не видит вещи в точности так же, как другие люди, его стиль сугубо субъективен. Вам придется к нему привыкнуть.

– Да, понимаю.

– Есть множество вещей, к которым вам придется здесь привыкнуть, но я думаю, он из них худший. Что вы предприняли по поводу пресс-секретаря?

– На следующей неделе прибывает Джин Макинтош. Я хотела сначала сама освоиться, и Альфред подумал, что до той поры вы протянете мне руку помощи, хотя я знаю, что вы слишком заняты.

– Естественно, я это сделаю. Меня это забавляет, и я вам помогу, поскольку знаю порядок. Иной работы в настоящее время нет – полное затишье на международном фронте, и все министры в отъезде. Буш-Бонтан завтра опять отбывает. Так что давайте приступим. Вот список людей, приславших цветы. Вам надо поблагодарить их. Затем Альфред счел, что вам следовало бы просмотреть мероприятия на эту неделю – боюсь, весьма суматошную. Вам надлежит разобраться с коллегами – нанести им визиты, ну вы понимаете, а здесь восемьдесят посольств, так что это займет определенное время.

– Неужели в мире столько стран?

– Конечно нет, вся эта штука – великая чушь, но мы должны поддерживать иллюзию, чтобы угодить американцам. Ничто так не любят миллионеры, как быть послами. В настоящее время их восемьдесят, щедро жертвующих в партийные фонды. Нам приходится подыгрывать им. В маленьких странах, таких как Нормандские острова, в наше время практически все взрослые мужчины – послы.

Я смотрела на список имен, который Филип мне дал.

– Я знаю только одного человека из тех, что прислали цветы, – Грейс де Валюбер.

– Она все еще в отъезде, – сообщил Филип. – Откуда вы ее знаете?

– Ее сын и мои двое дружат в школе. Они недавно гостили у нее в Провансе. Если они любезно обещали приехать сюда на Рождество, то это главным образом из-за Сигизмунда.

– Милый Сиги, очаровательный ребенок, – с чувством произнес он. – Почему бы не сказать вам, Фанни, коль скоро мы такие старые друзья – да и в любом случае вы, конечно же, и так это узнаете, – что я влюблен в Грейс? – При этих словах я ощутила маленький укол. Бесспорно, я предпочитала, чтобы Филип сосредоточился на мне, как во время пребывания в Оксфорде.

– И с каким результатом? – поинтересовалась я.

– Она позволяет мне тереться рядом. Вероятно, ей нравится демонстрировать своему мужу, в которого она безумно влюблена, что кто-то безумно влюблен в нее.

– Глупая старая любовь, – промолвила я. – Бог с ней. Давайте пройдем по списку. Кто такая миссис Юнгфляйш?

– Милдред Янгфлиш. Американцы начали копировать нашу привычку не произносить имена так, как они пишутся. Она утверждает, что вы ее знаете.

– Неужели? Но я совсем не помню…

– Она постоянно ездит в Оксфорд, так что, полагаю, вы с ней встречались.

– У «диоровских» донов – вероятно, хотя я почти с ними не вижусь: я совершенно не в их вкусе.

– Наверное, да.

– Ну вот, вы же сами понимаете. Как же прикажете существовать здесь, с такими людьми?

– Ну-ну!

– Миссис Юнгфляйш, конечно же, femme du monde?  [19]

– Да, действительно. Я знаю ее много лет – мы ходили в одну школу обаяния в Нью-Йорке, когда я работал при ООН.

19

Светская дама (фр.).

– Вы ходили в школу обаяния? Я всегда полагала, что вы – само обаяние.

– Спасибо. Милдред и я отправились туда, чтобы выяснить, нельзя ли усовершенствовать наши манеры, но, как вы любезно предположили, мы обнаружили, что слишком продвинуты для этих курсов.

– Вот мне бы они не помешали.

– Вам это было бы бесполезно, поскольку вы не запоминаете людей. Память на имена и лица – это азы обаяния, это входит в формулу «рад вас видеть», но вы должны показать, что знаете того, кого вам приятно видеть.