Не искавшие приключений
Шрифт:
— Зи! Эй, привет!
Похоже, кто-то решил нас встретить. И этот кто-то — слава богам! — прихватил с собой зонт.
Фигурка, укутанная в дождевик не по росту, оказалась сестричкой Милой. Девочка подняла над нашими головами старый зонт с погнутыми спицами, протянув свободную руку мне:
— Я понесу корзину, тетенька. Давайте!
— Да-да. Сейчас все брошу и надаю по рукам, чтобы кое-кто думал головой и учился соразмерять свои силы.
Сарказм плохо подходит для разговоров с подростками. Но дождь за шиворотом, в туфлях и даже в ушах был несовместим с педагогикой.
Мила рассмеялась:
— Зи говорила, что вы очень строгая.
— Замолкни сейчас же, глупая! — в голосе Зи не было злости — только отчаяние. Кажется, такой я ее еще не видела. Зато Мила видела определенно: она ничего не ответила, просто хмыкнула и шагнула поближе ко мне.
О том, что все дети в семье Гортензии — безотцовщина, я уже знала. Что ж, еще одна галочка в списке того, о чем не говорят за обедом в их доме: ни слова о семье, детях, ценах и ценностях. Литература? Что-то мне подсказывало, госпожа Горшковиц не слишком жалует чтение, в лучшем случае — дешевый любовный роман. Что у нас остается? Правильно — погода. Аллилуйя, кошмарный дождь, все же есть от тебя прок. Хотя — осторожнее! Надо будет сначала проверить, не протекает ли в доме крыша. Если кто-то теперь скажет мне, что это в Холмах трудно выбрать достойную тему беседы, рассмеюсь ему прямо в лицо.
В доме было тепло, и это немного подняло настроение. Мила, все еще держась подальше от сестры, помогла мне с пальто и волоком утащила корзину за хлипкую дверь слева от входной. Если там и была кухня, запахи на это не намекали. Крошечную прихожую освещала единственная свеча, больше скрывая обстановку в тенях, чем показывая. Из-за этого лампы в комнате показались неоправданно ярким. Проморгавшись, я оценила старания хозяйки дома. Правило "Бедно, зато чисто", явно существовало не для нее. Освещение стоило, как мое недельное жалование, или я ничего не смыслю в финансах.
— Рада приветствовать вас в нашей скромной обители, барышня Ронда!
Когда-то мать Зи была очень красива, и красота передалась ее детям. Увы, доброты и ума Сущее ей не додало. Не знай я, что она никогда толком не работала, точно решила бы: передо мной — бывшая актриса, причем из очень плохого театра. Выстроившиеся поодаль дети — малыши и Лукреция — с театром не ладили. Младшие вообще не понимали, что происходит, зато Лука понимала прекрасно: за спиной у матери она закатила глаза и описала рукой петлю, изобразив, что повесилась. После чего подмигнула мне — вот же бесенок!
И как теперь сохранять торжественную мину, пожимая руку ее матери?
Всех спасла Гортензия, водрузив посреди обеденного стола видавшую виды супницу. В тот же самый момент хлопнула входная дверь. Не сняв мокрую куртку, в комнату ввалился тощий лохматый подросток — почти копия Милы, за вычетом светлых волос. Когда-то они таковыми были, но сажа и угольная пыль это исправили, подарив взамен прозвище.
— О, в кои-то веки кормят! — радостно отметил мальчишка. — Это я удачно зашел.
— Мило! — взвизгнула госпожа Горшковиц. — Ты позоришь меня перед гостьей!
Лицо Гортензии снова начало приобретать то самое выражение, которое я уже видела сегодня на улице. Как исправить чью-то неловкость? Почему бы не шуткой.
— Как сказать, юноша, как сказать… Супы, к которым я приложила руку, нравятся далеко
не всем. Но выжившие довольны.Зи с облегчением рассмеялась, ее мать, помедлив, тоже, хотя и фальшиво. Дети дружно устремились к столу, а я вздохнула с облегчением. В таком шуме светская беседа нам точно не грозит, расслышать бы слова "передайте хлеб".
Обед все же стоил мне нервов: трудно быть гувернанткой и не рехнуться, видя, что происходит вокруг. Манеры? О чем вы! Малыши то дрались, то ныли, Лука щипалась, Мило по прозвищу Ёршик лез во все блюда руками, Мила прятала куски по карманам. Гортензия, как могла, дирижировала этим безумием, следя, чтобы хватило каждому. Ее мать ковырялась в тарелке с видом великомученицы, пребывая в какой-то другой Вселенной. Дети для нее словно не существовали. Разглядывание стен помогло немного отвлечься от этого безобразия. Рисунки занимали все свободное место, и я уже знала, кто автор. Определенно, с Лукрецией следует познакомиться ближе. У девочки талант, который погибнет, если его не поддержать.
Едва Мила закончила разливать чай, кто-то пнул меня по лодыжке.
Убедившись, что ее заметили, Гортензия кивнула на дверь. Торопливо глотнув, я встала со стула:
— Благодарю вас за чудесный вечер, госпожа Горшковиц. Было очень приятно повидаться. Вы, наверное, устали, не будем более утомлять вас…
Мать Зи тоже встала:
— Нет, это я вам благодарна, барышня Ронда, что почтили вниманием мой скромный дом. Вы знаете, детей содержать в наши дни так не просто, если бы вы одолжили, совсем немного…
— Мама! Аль зарабатывает меньше меня!
О, нет. Опять у Зи это выражение. И шуткой теперь не обойтись. Что же делать?..
— А я ведь еще и учитель! Позанимаюсь-ка я с Лукрецией.
Вот этого точно никто не ожидал.
Мать Зи застыла с разочарованным видом, у Милы на лице сияло крупными буквами "Есть в мире справедливость!", Ёршик посмотрел на Луку, чиркнул ладонью по горлу и захохотал. Определенно, в их доме не жаловали образование.
Лукреция слезла со стула, походя пнула брата, взяла меня за руку и потянула за собой:
— Пошли, тетенька. Покажу, что я вчера нарисовала.
За перегородкой без двери обнаружилось жалкое подобие детской: шкаф, стол, табурет и двухэтажные нары вместо кроватей. Но деревянные койки сродни корабельным — все же лучше, чем матрацы на голом полу. Отец малышей смастерил нары лично. Он дал брату-близнецу Зи работу. Он один ничего не вынес из дома, даже кое-что прикупил. Речной лоцман и единственный более-менее приличный из сожителей госпожи Горшковиц, он почти заслужил звание отца и супруга. Почти — потому что в один непрекрасный день сгинул, а в дом заявилась полиция. Оказалось, новый папа по имени Вилле — конт-тыр-бандит.
— Контрабандист, — поправила я Луку.
— А я что сказала? — пожала она плечами, перебирая листы на столе.
Лука рисовала все, что видела вокруг себя, абсолютно самозабвенно, чем попало и на чем попало. На стенах ее картин было развешано еще больше, чем в соседней комнате. Многие она подписала, увы — безграмотно и коряво. Рамкам Лука уделяла гораздо больше внимания: их она мастерила бережно и аккуратно: из пустых упаковок, сухих листьев, глины и ракушек. Над столом висела миниатюра, которой Лукреция явно гордилась больше всех прочих работ, и рамка у нее была настоящая, из потемневшего от времени дерева.