Не измени себе

«Не надо прекращать занятий по самообороне», — ре­шил для себя Борис.

И все же главной его заботой стала Женя. К счастью, больница, куда ее отвезла «скорая помощь», оказалась рядом с заводом, лишь перебежать дорогу. Многоопытная няня, которую все, от главврача до посетителей, называ­ли тетей Пашей, втолковывала ему, что кормить больную пока что нужно исключительно куриным бульоном. К то­му времени Борис уже переселился в общежитие (помог, как и обещал, начальник цеха Тарасов), и хотя он не лю­бил готовить для себя, пришлось все-таки изменить своей привычке: сходил на рынок, купил курицу и стал варить крепкий и жирный, точь-в-точь как велела тетя Паша, бульон.

Женя признала Бориса только на пятый день. Вспом­нила она и о драке на улице, заволновалась, заметалась на постели. Но к радости Бориса, а также сестры и вра­ча, явившихся по звонку, сознание больше не теряла.

— И все-таки ты лягавый, — были ее первые слова, обращенные к Борису.

Борис ответил как можно мягче:

— Будет тебе выдумывать небылицы. Я же тебе ска­зал: слесарь я. На заводе работаю.

— А бумага у тебя есть? — строгим голосом осведоми­лась Женя.

— Какая еще бумага?! Что я, корреспондент какой-нибудь… Пропуск на завод имеется. Вот он.

Борис поднес к глазам Жени заводской пропуск с плохонькой фотографией.

— Тут одни уши видны. — Женя слабо улыбнулась.

— Почему это одни уши?

Борис был задет за живое. Он взглянул на фото и те­перь тоже заметил, что уши действительно были самой заметной деталью, только они и получились четко, а все остальное размытое и блеклое. Неужто и в самом деле у него так вот торчат уши? Борис незаметно потрогал их и, не удержавшись, рассмеялся.

Но лицо Жени уже было строгим и замкнутым. Она пристально вглядывалась в Бориса.

— Что-то физиономия твоя… Где я раньше могла тебя видеть?

Борис обомлел. Все-таки вспомнила… Но Головастов строго-настрого наказывал: ни слова о случае на вокзале. — Во сне могла видеть. И обязательно с такими вот ушами, — перевел Борис все на шутку.

И опять в ответ Женя не улыбнулась. Она вспоминала, вся ушла в прошлое.

— Слушай, бабка старая… Долго будешь копаться в дырявой памяти? Бульон остынет.

— Сам дед.

— Я вот нажалуюсь тете Паше, она тебе «утку» вне очереди подаст.

Женя вспыхнула, смущенно отвернулась к стене. Из– за этой «утки» каждый день происходили перепалки. Нe желала ею пользоваться стеснительная девица. А тетя Паша, рассердившись, шлепнула ее по голому заду, вы­звав хохот в палате.

— Женька! Чего изводишь парня? Ешь!

Это с койки у окна раздался голос. Лет сорока жен­щина. Какой-то пьяница по ошибке чуть па тот свет ее не спровадил. Теперь провинившийся ходил каждый день с судками и узелками. Уже все знали: Екатерина Михай­ловна Михеева — передовая ткачиха. О ней писали в га­зетах. В палате рассматривали ее портрет в каком-то журнале. На загляденье хороша собой была эта жен­щина.

Ее сердитый окрик подействовал. Борис уже знал, как почтительно относилась Женя к Екатерине Михайловне. Шепнула как-то:

— На маму похожа.

Бориса подмывало узнать что-нибудь о матери Жени, но, вспомнив строгий запрет Головастова, лишь спросил:

— Такая же чернявая и глазастая?

— Нет, у мамы волосы… чистое золото… — и вдруг побледнела, а потом минут пять подозрительно сверлила его глазами.

Услышав голос Екатерины Михаиловны, Женя втяну­ла голову в плечи и вопросительно глянула на Дроздова: чего медлишь-то?

Борис поставил тарелку па подставку, сделанную для лежачих больных, просунул руку под подушку и осторож­но приподнял Женю, та чуть раскрыла пухлые, побледнев­шие за время болезни губы и проглотила ложку бульона. Но как-то судорожно, торопливо.

— Не торопись. Поезд уходит только вечером.

Женя покосилась на Бориса. В глазах ее блеснула ис­корка смеха. Он заговорщически подмигнул. Женя сла­бенько фыркнула — молодость брала свое. Борис был да­лек от мысли, что Женя привыкла или привязалась к не­му. Просто примирилась. Как с тетей Пашей, с ее «ут­кой» и воркотней, как с уколами, с настойчивыми рас­спросами врачей. С каждым днем Женя становилась послушней. Но доверия к нему до сих пор не испытывала. Борис это знал наверняка. Душа ее была за семью зам­ками, а ключи от них… Эти ключи он искал настойчиво и терпеливо. Борис невольно сравнивал эту Женю с той, какой она была в столовой. Даже во время драки она была целиком с ним, с Борисом. Тут же ее будто подменили.

Борис ничего не понимал…

И теперь он с тоской думал: «Девочка моя милая, что же с тобой происходит?»

До слез было жалко смотреть на нее. Медсестра вче­ра показала ему свои руки со следами Жениных ногтей. Стараясь не разбудить больную, сестра попыталась осто­рожно поставить ей градусник под мышку. Женя просну­лась и кошкой вцепилась в ее руку. От неожиданности сестра громко вскрикнула, хотела вырваться, но не тут-то было. Женя скорей содрала бы с нее кожу, чем отпустила руку.

— Зачем лезешь за пазуху? — глаза ее пылали не­навистью.

Сестра, испуганная и растерянная, невнятно лепетала о градуснике, но вряд ли ее понимала Женя. Неизвестно чем бы все это закончилось, не раздайся веселый возглас Екатерины Михайловны:

— Женька! Да ты что, нужны нам твои титьки!

Видимо, только после этих слов Женя поняла, где она находится. Краска стыда залила ее лицо, пальцы обмяк­ли, она затравленно глянула на сестру и расплакалась. Плакала молча. Слезы ручьем бежали по ее пожелтев­шим, ввалившимся щекам…

Борис не раз ловил себя на мысли: вряд ли шайка смогла оставить в покое эту девушку. Вспомнился крик от­чаяния: «Уличная девка я!» Какая там «девка», если припомнить «утку» или случай с градусником? Вон как сторожит каждое его движение! Руки Бориса находились под бдительным надзором. Стало быть, знала, на что способны грубые мужские руки, потому и была ежесе­кундно настороже.

— Не хочу больше, — устало прошептала Женя и в изнеможении отвернулась.

— Что ты! Что ты! — всполошился Борис. — Кошка, и та больше съест. Надо сил набирать, иначе долго про­валяешься… Передохни малость, а я пока курицы нарежу.

На лице Жени появилась досада.

— Зачем лишнее? Не могу…

— Можешь. Должна.

Она вздохнула, потом вдруг повернулась и уставилась на Бориса.

— Вот думаю, думаю… Чего ты хочешь от меня? От­куда появился? Зачем я тебе?..

Черт возьми, мозги в потрясенном состоянии, а со­ображает крепко.