Не к ночи будь помянута

– На самом деле легко определить – неудачник ты или нет, – вещал он. – Просто посчитай, сколько раз за день тебя беспокоят по очень важному поводу в то время, когда ты, положим, кушать изволишь, или сидишь, извиняюсь, на толчке. Ну, или ещё чем интересным занимаешься.

Я посчитал. Неудачник без вариантов. Я решил с этим бороться, и нашёл простое решение. Раз уж меня доставали в ситуациях, требующих интеллектуального или физиологического покоя, я стал просто отключать в это время телефон. Это мне, однако, даром не прошло. Именно в эти минуты мама как раз намеревалась связаться со мной. Естественно, раз уж трубку я не брал, со мной должно было произойти нечто страшное. Скорее всего, я должен был попасть под машину. То обстоятельство, что телефон при этом, скорее всего не пострадает, и кто-то уж точно ей ответит, не бралось в расчёт. Пришлось смириться с кармой и наживать язву желудка.

Сегодня мне везло. Во-первых, было воскресенье, и я выспался. Никто не дёрнул в шесть утра, как это частенько бывало. Даже кот больше не орал. Во-вторых, у меня была еда. Много замечательной еды, целый холодильник. В-третьих, можно было совершенно безнаказанно не делать ничего целый день.

Я потянулся и посмотрел на телефон. Девять двадцать. Ни одного сообщения. Кра-со-та. Позёвывая и почёсываясь, я поплёлся в туалет. По дороге включил чайник. Свою кедровую зубную пасту не нашёл. В маминых привычках было второпях утащить в дорогу то, что плохо лежит. Да ладно, не проблема.

Когда кофе был готов и бутерброд ждал своего часа, обычно наставал ответственный момент. Предчувствие меня обычно не подводило. Я тупо смотрел на мобильник и выжидал. Давай уже, издеватель!

Меня обманули. Звонок раздался в дверь. Вот сколько раз говорил маме, чтоб сделать глазок в двери! Надо было давно ввернуть самому, и избавиться от всякого спама. И куда штаны подевались?

Звонок раздался назойливей.

– Да сейчас! – крикнул я, как будто кто-то мог услышать.

Одной рукой я натягивал шорты, другой возился с замком.

Ну, вот так и знал. Как раз случай спама. Нет ли у вас лишней одежды? Сами мы не местные, от поезда отстали. Простите, а вы веруете в Бога? Теперь ещё детей подсылают…

– Простите, здесь живут Луговые?

Девочка имела вид одновременно затюканный и шальной. Одежда с чужого плеча, какое-то жуткое пальто и сапоги на голых ногах. Однако, на бомжонка, беженку или цыганку не походила. Она очень внимательно рассматривала меня.

– Допустим. Вам кого?

– Максима.

– Кого?!

– Лугового Максима Павловича можно? – хрипло спросил ребёнок. Курит, конечно, как паровоз.

– А его нет.

Она не сводила с меня глаз.

– А скоро он будет?

– Его не будет. Он умер.

Она приоткрыла рот и ещё больше вытаращила свои глазёнки. Я молчал и ждал дальнейшего разворота событий. Ибо не каждый день бродяжки спрашивают о моём покойном отце.

– Когда?

– Шесть лет назад.

– Как?

– Сбила машина у светофора. А что?

Она хлопнула ресницами. Помолчала.

– А Марина?

Если моя мама услышит, что такое непонятное создание называет её просто по имени, это будет последнее, что оно скажет, не заикаясь.

– Марина Анатольевна. Её тоже нет.

– Она тоже?

– Типун вам, леди, на язык. В отъезде.

Постояла, переваривая.

– Ты её сын.

Теперь стоял и молчал я. Надо было скорее сворачивать эту комедию. Возможно, на первом этаже дожидаются два амбала с ножами, хлороформом и скотчем. Пока этот чудик усыпляет мою бдительность, бочком пробираются всё выше. Неспроста же она так пристально глядит, может, пытается ввести в транс. Хотя, чего у нас брать? Разве тумбочку или книги.

– Сохранилась тумбочка, – Вдруг сказала девочка.

– А?

– Тумбочка, говорю, хорошая, старинная.

Ни фига себе! Это как же так?

– Дуб, – брякнул я тупо.

– Тысяча девятьсот четвёртый год. Фабрика Мельниковых.

Да что такое-то? Нет, пора это заворачивать!

– Ну, ты, любитель мебели, тебе чего надо-то?

Она дёрнулась, как будто я собрался её ударить.

– Наверно, ничего…

– Ты вообще чего хотела?

 Она молчала и больше не смотрела на меня, а куда-то вбок и вниз.

И вдруг стала мягко оседать. Я не успел подхватить её, и вообще растерялся. Голова глухо стукнулась о косяк, руки нелепо вывернулись, и она растянулась у моих ног. Пальто распахнулось, под ним оказалось заношенное до дыр платье с большими фиолетовыми цветами.

Матюгнувшись, я сгрёб её в охапку и потащил внутрь. Кто-то, кашляя, поднимался по лестнице. Сапог зацепился за порог и сполз с босой ноги. Я злобно пнул его под злополучную тумбочку. Оставив тело на ковре, бросился запирать дверь. Если амбалы здесь, то они не дремлют! Краем глаза успел заметить, как подходит, отдуваясь, соседка с сумками. Тебя тут ещё!

– Здравствуйте. Я давно спросить хотела… Ваша мама…

– Драсте. Умираю, хочу в туалет.

Два щелчка плюс цепочка.

Ребёнок лежал на полу. Чёрт! А если она убилась об дверь? У меня дома мёртвая девочка. У меня дома мёртвая девочка!!! Я плюхнулся на ковёр и прижал ухо к её груди. Сердце слабо билось. Ну, спасибо. Взял в ладони её лицо – совсем бледное и покрытое холодной испариной. Кинулся на кухню, выплеснул кофе в раковину, сунул чашку под холодный кран. Вроде как надо было прыснуть изо рта, но я тупанул и просто вылил воду ей на лицо. Похлопал по щеке. Она поморщилась и промычала что-то. На щеке остались сероватые разводы, как от цементной пыли.

– Эй! Давай что ли… Как же тебя… иди-ка сюда.

Я подсунул ей под спину одну руку, прижал к себе, обхватил другой и неловко поднял.

 Да что у неё за пальто такое! Сколько помоек надо обойти, чтоб это отыскать! Я стащил его на ходу и бросил в прихожей. Платье ещё не лучше…

Я почти донёс её до дивана, но тут ни с того ни с сего у меня вдруг закружилась голова, и вместо того, чтобы уложить как положено, я просто бросил девочку так, что она чуть снова не упала на пол. Почувствовав, что падаю, я схватился руками за подлокотник. Комната поплыла перед глазами, цвета стали нестерпимо яркими, и я неожиданно увидел нашу входную дверь, кнопку звонка и, собственно, себя. Я стоял в дверях, лохматый, полуголый и с раскрытым ртом. Потом страх. И дурнота.

Всё пронеслось за долю секунды. Я потряс головой, вздохнул и выдохнул, и мир опять принял приличные формы и расцветки.

Чёрт! Это что ещё за новые штуки? В груди стучало, в висках тукало, как после сильного испуга.

Всё нормально. Всё нормально. Не каждый день такое, что правда, то правда… Но ничего ведь страшного. Это просто девочка. Ей плохо.

Я пристроил ей под голову подушку, подошёл к окну, отдёрнул шторы, открыл обе створки и цыкнул на Герасима, чтобы не лез. Тот никак не мог уяснить, что научиться летать – дело для кота безнадёжное. В комнату ворвался свежий прохладный воздух, полный осенних уличных запахов. Девочка пошевелилась, опять что-то промычала, открыла глаза и приподняла голову.