(Не) мой профессор

– Так, дяденька, на лавку давайте, а?

– Сударыня, я щаз, я щаз...- ползает на четвереньках мужик, не собираясь, похоже, вставать. Лишь странно дёргается, стремясь в вертикальное положение.

– Да вставай же ты-ы-ы!
– почти ору, не выдерживая, и силой тяну его за локоть в сторону лавки.

В этот момент оглушительный звук автомобильного клаксона раздаётся так близко, что я чудом не падаю мордой в асфальт рядом со снова рухнувшим бомжом. Поднимаю вверх ошалелый взгляд и чуть не вою от досады.

– Кобылкина, ну ты чего о предпочтениях не сказала? Я бы тоже недельку ради тебя не помылся, - в открытом окне пижонской синей бэхи появляется зло улыбающееся лицо Жарова, перегнувшегося через Камиля ко мне с водительского места.

Его чёрные глаза горят двумя углями, словно внутри сами черти сейчас поджигают. Моментально забываю про бомжа. Резко выпрямляюсь и пячусь на инстинктах, пока не вжимаюсь спиной в пыльное стекло остановки. И вкус его пальца на губах. Я не знаю, почему мне так врезалось в память именно это, но я ощущаю во рту горькую никотиновую слюну теперь каждый раз, когда просто смотрю на Андрея. Как рефлекс.

– Оставляй своего дружка, поехали с нами, а?
– щурится Жаров, наблюдая за мной как змей, засекший добычу, делает музыку в салоне тише, чтобы не приходилось орать, - Повеселишься только со мной...

– Эй, Андрюха, а я?
– доносится до меня возмущённый рык Реутова с заднего сидения. Самого его я не вижу - стекла бэхи до зеркального состояния затонированы.

– А ты заткнись пока, - небрежно бросает Жаров другу и, подмигнув мне, выходит из машины.

Сердце улетает в пятки.

– Отвали от меня!!!
– истерично пищу на всю улицу, потому что он наступает, и потому что деться мне некуда!

День, центр нашего несчастного города, вокруг люди, но...Всем плевать. Плевать!!!

– Эй, ну что вы девушку тут пугаете...- только бомж и пытается заступиться за меня, становясь на четвереньки.

Но тут же с хрюканьем валится обратно на асфальт из-за, того, что Жаров пинает его под ребра, даже голову не повернув. Смотрит только на меня. Прошибает холодный пот.

– Ты псих, Андрей?! Все же видят!
– зубы начинают стучать.

– Что видят? Как я одногруппнице покататься предлагаю? Так радуйся, хоть наберёшь себе очки. Давай, Лерчик, поехали, не еби мозги. Ничего с тобой не будет, - хватает меня за руки и дёргает на себя.

Впечатываюсь в каменный торс, обтянутый только тонкой футболкой. Куртки на нём нет. Во рту опять этот вкус фантомный никотиновый, смешанный с терпкой кожей, в лёгкие заползает запах его морской туалетной воды.

– Не хочу-у-у! Пусти!
– слёз нет, но голос срывается так, будто рыдаю, пока Андрей тащит меня к машине, - Пусти-и-и!

Он уже дёргает на себя заднюю пассажирскую дверь. Краем глаза замечаю, как в глубине салона довольно скалится Реутов. Паникой ошпаривает ещё сильнее. Дёргаюсь в сторону, но Жаров берёт меня в стальное кольцо руками и пытается засунуть в машину.

– Молодые люди, вам не надоело развлекаться?
– спокойный и какой-то совершенно ледяной голос нашего философа пробирает до спинного мозга.

Деревенею, уставившись широко распахнутыми глазами на Андрея, который лишь недовольно кривится, но по виду совершенно не смущён.

– Бля, опять ты...Платон хуев, - беззвучно артикулирует, медленно поворачиваясь к Савицкому.

– Надоело, вот уезжаем с подругой моей, - криво и нагло улыбается Андрей, прямо смотря на Эдуарда Альбертовича.

– Что-то мне подсказывает, что подружка ваша, Жаров, с вами ехать не хочет, - чеканит философ.

– Вы ошибаетесь.

– А давайте лучше спросим у неё...Конева, давайте я вас подвезу. Меня ваша мама просила.

– Д-да, к -конечно, - бормочу в полуобморочном состоянии.

Слабо повожу плечами, но Андрей всё равно отпускает, лишь нагибается ко мне и шепчет на самое ухо.

– Каждый твой побег - плюс ещё один разочек со мной, Кобылкина. Или не только со мной. Уже два...
– и отпускает, демонстративно, отступая на шаг.

От его слов начинает колотить так, что не помню, как иду вслед за Савицким к его машине, не помню как забираюсь в салон и называю адрес. Половину дороги тоже не помню - просто не могу прийти в себя.

– Что, пристаёт?
– спрашивает коротко Эдуард Альбертович уже у самого моего дома.

– Д-да, - отворачиваюсь к окну, зажимая ладони между напряжёнными коленками.

– Почему сразу не сказала?

– А что вы сделаете? Ничего...

– Сделаю, Конева. Не переживай, больше не будет. Ну и если что - сразу идёшь ко мне.

***

Это глупо, но входную дверь за собой я закрыла на все три замка, с трудом сдвинув с места даже давно проржавевшую щеколду, которой мы никогда с матерью не пользовались.

Сползла на пол и долго сидела так, уткнув горящее лицо в колени. Слёз не было - наоборот глаза словно пересохли и резали песком. Лёгкие болезненно качали царапающий воздух.

Сможет Савицкий приструнить Жарова?

Вряд ли Эдуардович Альбертович знает, кто такой Андрей и на что способен его отец. По городу ходили разные слухи... И сейчас, когда я примеряла их на себя, волной накатывала безысходная слабость, и душил отчаянный порыв найти в соцсетях Жарова и самой написать ему. Написать, что я на всё согласна, только давай это будет один раз и никакие твои друзья рядом не ошиваются ...

Смешно!

Разве я в том положении, чтобы ставить условия?!

А потом сдавливающая горло паника отпускала, и перед глазами вставало мужественное, спокойное лицо нашего философа. И в эту секунду я отчаянно верила ему. И благодарность щекочущим теплом разливалась по телу. И ещё что-то такое восхищенное, сладкое, тягучее, отдающее в самый низ живота, от чего рдели щёки.

Ухватившись за это чувство,решила его не отпускать. Ведь верить в лучшее гораздо приятней...Заменила усилием воли мучащие воспоминания о Жарове на волнующие кадры с Савицким, и только тогда нашла в себе силы встать с пола в нашей маленькой прихожей и поплестись в ванную. Мылась на автомате, думая всякую ерунду...А у Эдуарда Альбертовича ведь синие глаза. Такой глубокий тусклый тёмный цвет. Никогда таких не видела. И волосы, доходящие до плеч, мило завиваются на концах. Широкие плечи, чёткая линия подбородка...Он мог бы сниматься для мужских журналов, рекламируя часы или автомобили. Интересный выбор профессии - преподаватель...Ещё и по философии...Наш прошлый философ шепелявил, хромал и носил толстые, в два пальца очки...