Не обожгись цветком папоротника

Но после рвоты боль внезапно оставила её. И силы тоже оставили. Хыля лежала и наслаждалась такой дорогой, самой лучшей на свете безболью. О! Какое блаженство! Такого счастья она не припомнит. Оказывается, самое лучшее и приятное в мире, когда ничего не болит.

— Девки! Девки! — донёсся из хаты бабушкин голос.

Давно она кричит? Хыля смутно припомнила, что вроде слышала эти «девки» раньше. Наверное, давно. Бабушка проголодалась, не понимает, куда все делись, почему ей никто не приносит еду.

Хыля тяжело приподнялась, села в раздумье. Хорошо, что корову забрали, ей в таком состоянии ни за что бы её не подоить. Только чем же бабушку покормить? Надо лезть в погребицу, там осталось немного простокваши. Хыля экономила её и растягивала как могла, поэтому сама не ела, двоим надолго не хватит. Сама она ест зелёные яблоки. Сухари тоже остались. Бабушке она размачивает в воде или в простокваше. Сама же грызёт так. Вкусно! Особенно с зелёным луком.

Сухарей ещё много осталось. Тётушка Лука уходя напекла хлеба, насушила ароматных скибок вдоволь. Тётушка Лука…

Пришла она под вечер, когда Хыля уже укладывалась спать. Пришла не одна.

— Вот, Хыля, это дядька Гора, — кивнула она на могучего хмурого человека.

Гора остановился в дверях.

— Ну, что же ты? Приглашай гостя.

Хыля неловкой скороговоркой пробормотала положенные в таких случаях слова. Сердечко забилось от радости — наконец!

Гора прошёл к лавке, уселся, широко расставив босые ноги.

— Ты одна? — спросила перехожая.

— Нет, тётя, бабушка старенькая ещё на печке лежит.

— Зови меня тётя Лука. А остальные на покосе?

— Да, тётя Лука. Уже пять дней. А я всё тебя ждала.

— Да вот, задержалась немного. Зато не одна пришла. Ну, Хыля, давай накрывать на стол, повечеряем. Мы с Горой притомились, да ляжем спать. А утром посмотрим, что у тебя в головке делается.

Всё это время Гора молчал, почти равнодушно наблюдая за девочкой. Хыля поползла к печи вытаскивать котелки, тётка Лука развязала свой узелок и стала выкладывать оттуда припасы…

Почти всю ночь Хыля не спала, прислушиваясь к могучему храпу Горы, что доносился с батькиной лавки. Лука легла на пол рядом с девочкой. Перед сном тётка ей негромким голосом рассказала:

— Ты, Хыля, не смотри, что дядька такой хмурый и неприбранный, большая сила в нём живёт. И сила его в том, что он может людей исцелять. Видит он то, чего другим не дано. Вот я, например, могу людям помочь, полечить, если что у кого заболит. Но до Горы мне далеко. Специально за ним ходила. Он всё молчит, вроде как не от мира сего, а то бормочет что-то непонятное. Но лучшего лекаря я не знаю. И тебе помочь только он сможет. А теперь, давай спать.

Но Хыля так и не смогла заснуть. И храп дядьки Горы теперь казался ей особенным, очень умным и важным. Ей думалось, что так могут храпеть только хорошие люди.

А утром она заснула. Но не сразу. Сначала Гора уложил её на стол. На стол! Разве можно? Взял на руки и, словно пёрышко, перенёс на стол. Подсунул под бока всяких тряпок так, что она лежала, плотно прижатая со всех сторон. Лука вытащила из своей котомки несколько настоящих свечей и все их разом зажгла. Подумать только, это какие ж расходы! Дядька остриг ей чуть сбоку и сзади волосы.

— Не печалься шибко, Хыля, о волосах. Сейчас новые начнут отрастать. А это никто не заметит, ежели косу заплести. А то и платочек поносишь.

Но Хыля не печалилась. Подумаешь, волосы.

— А спросят, ты скажи, что зацепилась за колодезное ведро и вырвался клок, — нахмурив брови придумывала на ходу Лука.

— А правда, что я смогу ходить?

Лука на этот раз промолчала. Хыля поняла, что она ждёт, что скажет Гора. Тот тоже молчал, щупал голову, мычал и бормотал что-то непонятное. Хыля тревожно прислушалась. Слов не разобрать, но тон не внушал радужных надежд. Услышала что-то вроде:

— Вот где ты прячешься… затаилась… не ворчи, не ворчи… ишь, сердитая какая…

Вот и пойми! А потом она заснула.

А когда проснулась, лежала уже на матушкиной лавке, укутанная шубой, Лука сидела рядом.

— Проснулась? Ну и молодец! Да не трогай голову, не трогай. Обвязана она, пусть пока так.

— Вытащили?

— Вытащили. — Лука заколебалась. — Показать?

Хыля расширила глаза. Посмотреть? Или не надо? Страшно!

— Не надо пока. Может, потом.

— Ты, деточка, не волнуйся, тебе лежать надо. Я тую иголку между бревен сунула. Вот сюда, — Лука показала место, — захочешь — посмотришь, а нет, так нет. А я пока у вас поживу. За тобой посмотрю, бабушку твою кормить буду. Уже кормила недавно. Она и не поняла кто, думает, что я Воля. Меня всё Волей звала.

— Воля — это бабушкина дочка. Она умерла уже давно.

— А, ну ладно, пусть думает, что я Воля.

— А может ты и правда Воля? — вдруг напряглась Хыля.

— Нет, милая, я перехожая. Без роду, без племени. Когда-то была у меня дочка, вот как ты. Такая же хорошая. Но теперь нет. И хожу я по вольной-волюшке, ищу сама не знаю чего. Вот, встретила тебя, с тобой побуду. Потом дальше пойду.

— А дядька Гора?

— То великий человек! Жила я рядом с ним, обучалась лекарнему делу. Годов пять обучалась. А всё лишь крохи со стола собрала. Не каждому дано.

— А дядька Гора ушёл?

— Ушёл, милая, он сделал всё. И ушёл.

— А я смогу ходить?

— Не ведаю. И Гора ничего мне на это не сказал. Как я его ни пытала…

…Недавние события в который раз пронеслись в памяти. Хыля вздохнула, почувствовала, что проголодалась. Эйфория от отсутствия боли стала проходить. Хыля с трудом поползла заниматься хозяйством.

73

Агния вышла из шалаша в дурном настроении. Раннее утро, спать хочется, а тут вставай чуть ли не раньше птиц, заготавливай сено.

Опротивели люди. Суетятся, то хохочут, то вопят, то округлив глаза от притворного ужаса с едва скрываемым удовольствием шепчут в ухо всякую гадость о своих же подружках. И она вынуждена всё это терпеть.

Последний раз. Всё, решено, после сенокоса уходит из селения. Она бы и сейчас ушла, да надо напоследок памятку о себе оставить. А потом уйдёт в колдыбань. Может даже вообще в чужие земли, посмотрит, что в мире делается. Отыщет уголок подальше от дураков.

— Агна, доченька, иди поешь, да пора уж идти.