Не обожгись цветком папоротника

— Давненько нам рассказывал Ямолка про этих пификов. Я тогда ещё маленькой была, а помню. Ямолка ездил с купцами в дальние земли, где живут другие люди. Всякие разные… Есть и с виду нормальные — богатые. Дворцы построили невиданные… А есть и дикие, пифики эти. Как вроде и не люди вовсе… Кто их знает? Там и речь другая, и звери у них другие в лесах живут. А то, вроде, у них и нет лесов. А голая земля… Камил есть такой. Это здоровая лошадь с горбами на спине. И до того он страшный, что, даже придя на речку испить водицы, сначала эту водицу копытом взбаламутит, чтоб не видеть своей рожи. Во как…

Но Айка уже спал и не слушал баушкин задумчивый рассказ о пификах и камилах, о чужих дальних странах и их обитателях, которые, кажется, проникли и на их территорию. Не слышал он, как подошёл волхв. А жаль. Его-то и хотелось увидеть. Сколько раз слышал, но встретиться ещё не довелось…

— Вставай, Айка! Вставай, говорю. Во, разоспался, И не добудишься.

Айка открыл сонные глаза, оглянулся, вспомнил где он и послушно встал.

— Пойдём, солнце уже скроется скоро. Пойдём, корова не доена.

Баушка схватила внука за руку и потащила в обратном направлении.

— Где тут наши ягоды? — дойдя до придорожных кустов, в которые они спрятали корзины, баушка сразу полезла туда, но вскоре перепуганно ахнула. Корзина, пустая корзина, стояла на месте, даже ветки, чуть увядшие, покрывали дно, а ягод — как не бывало.

— Да какой же обдувало тут похозяйничал?

Кинулась баушка туда-сюда, а нет никого. Лесная дорога, насколько её возможно просмотреть, пуста.

Айка присел на корточки перед своим лукошком: листик лежит. Поднял он его, а под листиком ягодка — цела-целёхонька, по прежнему весело перекатывается по дну.

88

После обеда в соседнем дворе послышался шум. Хылино сердечко болезненно сжалось. Только сейчас она осознала, как спокойно ей было без соседей, и как неприятно будет опять увидеть Агнию.

Заглянула в щель. Так и есть — Агния.

Ближе к вечеру вернулась и тётка Пыря. Как только въехала в ворота, бросила не распрягая лошадь посреди двора, ринулась в бабкину землянку. У двери остановилась на мгновение. Сколько лет не касалась её рука старой с многочисленными трещинами щеколды. Ей даже показалось, что она забыла, как та выглядит. Но как только взглянула, поняла, что всё осталось в памяти, никуда не делось. Столько лет, а будто вчера. Тёмный бабкин взгляд, её детское острое любопытство и материнская жестокость…

Пыря решительно толкнула дверь.

Агния вздрогнула от неожиданности. А увидев мать, даже немного растерялась.

— Ты чего?

Но Пыря молчала. Она с каким-то сожалением переводила взгляд с одного тёмного угла на другой, потом посмотрела на дочь.

— Ведьмин закуток, — усмехнулась горько она. — Что паучихи в потёмках липкую паутину ткут, так и вы с бабкой.

— Чего ты сюда пришла? — опомнилась Агния. — Уходи.

— А и уйду, тошновато здесь находиться. Поэтому — уйду, не тревожься, но не раньше, чем ты расскажешь, милая доченька, змея подколодная, что с Глебом натворила. Можешь не торопиться. Я подожду. — Пыря решительно прошла к столу и уселась на лавку.

Агния усмехнулась:

— А тебе что за беда? Вечно тебе чужие люди дороже своих.

— Дороже своих у меня никого не было и нет. За тебя сердце на полосочки изорвалось. За Еремея… Но и чужие люди, как ты говоришь, не звери лютые. У них тоже душа, тоже боль, им тоже счастья хочется. И не нам его отымать.

— А почему не нам? Ну, ты, коли не нравится, не отымай. А мне так очень по сердцу отнимать чужое счастье.

— И что выгадала на этом? Агния! Какую корысть получила? Пока чужое счастье рушишь, где твоё блудит? Почему же оно дорожку к тебе никак не найдёт? Может, поэтому? Может, не приходит оно к таким, как ты?

Агния злобно захохотала:

— Ага, к таким, как ты оно приходит. Много ты его видала? Счастья-то? Так что лучше помолчи, о чём не знаешь. Не тебе меня учить.

— Может, ты и права, доченька. Может, я всё своё счастье, как песок между пальцами просыпала. А, может, не пустила я то счастье к себе. Потому, что считала себя недостойной того счастья. Так и жила всю жизнь, собственной тени остерегаясь. А счастье такими трусливыми, может, брезгует. Кто ж знает? Теперь остаётся только гадать: может — не может. Только я, доченька, пришла не про счастье толковать, а узнать про Глеба.

— А про Глеба ты уже и опоздала узнавать. Ну, может, два-три дня ему осталось. Потом — всё.

— Так и всё? Неужто, нет средства?

— Средства от всего есть, только кому ж по силам эти средства понять? Слыхала, небось, старый Добрыня рассказывал: «Не спеши срывать огонь-цветок папоротника, а накройся платом и жди. И мимо того места будет пробегать всякое растеньице и шептать про свою силу…».

Агния довольно похоже изобразила неспешный голос старика. Потом зло засмеялась:

— Вот всю ночь на Купалу я и слушала лесные тайны. А если и тебе стало интересно — иди тоже послушай.

Пыря поняла, что дочка над ней издевается. И вновь в душе почувствовала двоякое: с одной стороны — ответный гнев на бесконечные оскорбления, с другой стороны — боль и страх за дочь.

— Чем же опоила ты его?

— Откуда знаешь, что опоила?

— Знаю, доченька, а вот чем — не знаю и хочу узнать.

— А ты никак в зелье разбираться стала?

— Да не, не боле, чем другие. Тут ты у нас первая ведунья. Поэтому и интересуюсь у тебя.

— Ну, раз тебе так интересно, есть такая редкая травка, ягодки у неё больно занятные. Как раз созрели недавно. Но ты эту травку и в глаза не видела, потому как под каждым плетнём она не растёт. Так что говорить дале нет никакого толку. Уходи.

Пыря вышла.

Минуту спустя перепуганная Хыля наблюдала, как к ним во двор вошла хмурая тётка Пыря. А сама Хыля так и не успела отползти от стены той самой землянки, в которой мать с дочерью только что так и не нашли общий язык, чей разговор от слова до слова Хыля подслушала.

Но Пыря, похоже, не обратила внимания на смущение и перепуг девочки, хотя обратилась прямо к ней:

— Прошу по соседски огня. Только с покоса вернулась, печь зажечь нечем.

То, что Пыря не поздоровалась, не поговорила на посторонние темы, а сразу перешла к делу, было, конечно, необычно, но после услышанного за стеной, Хыле тоже было не до того.

— В хату иди, тётя Пыря, там в печи.

И Пыря — неслыханное дело, сама прошла в хату, без хозяйки, пусть даже такой искалеченной, как Хыля. Вскоре, не поблагодарив и не взглянув на Хылю, пошла к себе. В руке держала зажжённую лучину.

89

После обеда зашумели верхушки деревьев, наклонились травы к земле, поползли по небу фиолетовые тучи, засверкали в них молнии, загрохотали громы.

Поэтому, как не желалось с покоса поскорее домой, в путь пустились самые отважные и нетерпеливые, в надежде, что где-нибудь по пути удастся спрятаться от ливня и молний. Большая же часть, поглядывая на потемневшее небо, решила повременить.