Не отворачивайся
Шрифт:
— Вы хотите сказать, что они нарочно это сделали, чтобы труп быстро нашли?
— Да.
— Приезжайте в мой офис завтра утром, в одиннадцать, — закончила разговор адвокат. — И не забудьте чековую книжку.
— Хорошо, — отозвался я, сворачивая к дому родителей.
— И без меня не ведите никаких разговоров с полицейскими, — добавила она.
Мы распрощались. Я подъехал к дому родителей, где стояли два телевизионных фургончика и еще три автомобиля: меня ждали журналисты. Наверное, мой дом они тоже обложили. Один фургончик наполовину загораживал путь, так что пришлось поставить
Я вышел из отцовской машины и направился через улицу. Тут же из фургончика выпрыгнули репортер и оператор и кинулись ко мне. Из других машин начали вылезать молодые люди с блокнотами и диктофонами. Одной из них была Саманта Генри. Ее потускневший красный автомобиль «хонда-сивик» я узнал сразу. Вид у Саманты страдальческий. «Извини, но я просто делаю свою работу».
Репортеры забросали меня вопросами:
— Мистер Харвуд, есть ли известия от вашей жены?
— Вы знаете, что с ней случилось?
— Почему полиция считает вас подозреваемым?
— Мистер Харвуд, неужели они считают, что вы убили свою жену?
Моим первым побуждением было протиснуться мимо них и побежать к дому, но я сам был газетчиком, причем давно. Отказ отвечать на вопросы равносилен признанию вины. Поэтому я остановился и поднял руку, собираясь с мыслями.
— Позвольте мне сказать несколько слов. Вчера, когда мы ездили всей семьей в парк «Пять вершин», моя жена, Джан Харвуд, бесследно исчезла. Я делал и делаю все возможное, чтобы найти ее, и молюсь, чтобы с ней не случилось ничего плохого. Дорогая, если ты смотришь эту передачу, пожалуйста, откликнись, позвони, дай мне знать, что ты жива и здорова. Мы с Итаном любим тебя, скучаем и с нетерпением ждем твоего благополучного возвращения домой. Мы все поймем, какова бы ни была причина твоего отсутствия. Самое главное, чтобы ты вернулась. Я прошу любого, кто смотрит эту передачу, если он видел Джан или знает что-нибудь о причине ее исчезновения, умоляю: позвоните, пожалуйста, мне или в полицию.
Красиво причесанная телевизионная репортерша поднесла микрофон к моему лицу.
— Мы располагаем информацией, что в разговоре с полицейским детективом вы заявили, что не убивали свою жену. У вас были на это причины? Вас официально считают подозреваемым?
— Я сказал полицейскому детективу правду. Они рассматривают все версии. Это стандартная процедура.
— Так вас считают подозреваемым или нет? — настаивала репортерша. — Они думают, что вашу жену убили?
— Пока о ней ничего не известно, — ответил я.
Вторая красотка репортерша с другого канала спросила:
— Как вы объясните тот факт, что нет никаких доказательств, что ваша жена находилась в субботу в парке «Пять вершин»?
— Тысячи людей, побывавших в тот день в парке, с большим трудом могли бы доказать свое присутствие там, — произнес я. — Джан была в парке.
— Вас проверяли на детекторе лжи? — поинтересовался взъерошенный репортер — видимо, из Олбани.
— Нет.
— Вы отказались?
— Мне никто не предлагал.
Еще одна репортерша сунулась вперед:
— А вы бы согласились?
— Я же
сказал, мне не предлагали.— А вы бы согласились пройти тест, если бы мы вам его устроили?
— Не вижу для этого причин.
— То есть вы отказываетесь. Боитесь вопросов по поводу исчезновения вашей жены, если будете подключены к полиграфу?
— Придумайте какой-нибудь другой вопрос, поглупее, — сказал я, теряя терпение.
Зря я надеялся, что сумею безболезненно пройти эту процедуру. Обстановку попыталась разрядить Саманта:
— Дэвид, как тебе удается все это переносить? Такой ужас для тебя и твоего сына.
Я кивнул:
— Да, тяжело. Со мной такого еще не было. — Я помолчал. — Извини. Но мне нужно идти.
Репортеры расступились, и я, взяв Саманту за локоть, повел с собой, чем вызвал всеобщее недовольство. Как можно давать тут кому-то эксклюзив?
— Дэвид, мне действительно неприятно находиться в этой своре, — проговорила она, когда мы поднялись по ступенькам к двери дома моих родителей. — Но понимаешь, я просто делаю…
— Понимаю, — кивнул я.
Мама быстро распахнула дверь. Я видел ее сегодня утром, но мне показалось, что она постарела на несколько лет.
— Привет, — произнес я. — Ты помнишь Саманту?
Мама холодно кивнула.
— Где Итан? — спросил я.
— Твой отец увел его на станцию смотреть настоящие поезда. Я сказала, что позвоню, когда тут все стихнет.
Я повернулся к Саманте:
— Спасибо тебе за вопрос. Это помогло мне успокоиться.
— Понимаешь, — проговорила она, — я должна дать материал в газету. Но не хочу навредить тебе.
— И за это спасибо.
— И я не верю, что ты мог сделать Джан что-нибудь плохое, — добавила она. Углы ее рта чуть дернулись. — Мне нужно изображать объективность, но я на твоей стороне, клянусь. Хотя обещать, что в отделе примут материал в том виде, как я его представлю, не могу.
Она посмотрела на часы. Было десять минут девятого. Я знал, что ей надо представить материал к девяти тридцати, чтобы он попал в первый выпуск. Я решил предупредить Саманту:
— Учти, Мэдлин скорее всего просматривает нашу электронную почту.
— Неужели?
— У меня есть причины так думать.
— Ничего себе!
— Недавно я получил анонимное электронное письмо от женщины, которая собиралась поделиться информацией насчет подкупа членов городского совета. Ну, ты знаешь, это связано со строительством в городе частной тюрьмы.
— И что?
— Письмо находилось в моем почтовом ящике всего несколько минут, но все равно о нем стало известно Элмонту Себастьяну. Кто, кроме Мэдлин, мог сообщить ему?
— А зачем ей это надо?
— Я копаю под Себастьяна, а она надеется продать ему землю под строительство тюрьмы и тем самым решить свои финансовые проблемы. У нас разные интересы, понимаешь?
— А может, это Брайан? Например, Мэдлин поручила ему просматривать электронную почту?
— Не исключено. Но главное, ей нельзя доверять. Хочу, чтобы ты это знала.
— Но в таком случае мой материал в отделе обязательно переделают, чтобы представить тебя в неприглядном свете. — Она посмотрела на меня. — Мне нужно идти сдавать материал.