Не плачь, девчонка

– Второе дело, – продолжала старушка – что магией от тебя шарашит, словно перерождение провела. А нифига контролировать не умеешь. Вот и залюбовалась я на странный самородок, не огранённый и дикий. Такого на своём веку встречать ещё не приходилось. Хоть слышать – слышала, а не верила. Ну и последнее, как сына разыщу, так дашь мне обет магический, чтобы легче было язык удержать за зубами. Но не такой, какой откатами страшен, а простенький – рассчитанный на чистых сердцем. Без надобности великой и не вспомнишь ничего.

– А откуда взяли, что я чистая сердцем? – недоверчиво поинтересовалась я.

– Ну, это просто совсем. Не задумывалась никогда, что стихийка только у детишек бывает? А? Ни о чём не говорит? Так вот – заклинания творить без палочки только такие и могут, у которых совесть, как у младенца. Вот Мерлин тот же, которого все к месту и не к месту поминают. Он мог, да. Ну, так это был великого сердца волшебник. Ты-то великой не станешь, заботы твои не те. Мелкие, житейские, но и рядовой тебя назвать не назовёшь. Всё-таки самородок. Пока не огранённый – почти магла. Ниже и катиться некуда. А если подучишься, да правильного наставника найдёшь, так и натурой станешь цельной, много добра сделать сумеешь. Было бы желание. Впрочем, хватит болтать. Снимай с меня путы, да пойдём уже. Как раз час быка наступил.

– Какой час?

– Неважно, снимай!

Не верила я в эти сказки про чистое сердце, ну откуда оно у меня, в самом деле. Смешно! Но снять с бабки путы попыталась. Не вышло, ни с первого раза, ни с пятого.

– Вот глупая, – не выдержала старушка. – раз заклинания тебе не даются, давай-ка без них. Просто снимай. Не бормочи.

– Как это? – не поняла я.

– По-вашему – желанием. Представь мысленно путы, вроде кокона, каким паук муху оборачивает. Представила?

– Ага.

– А теперь представь, что те путы не из прочной нити, а из ваты сахарной. Потянешь и рассыплется. Ну?

Это было легко. Представила, что уж.

Только дальнейших указаний не последовало. Бабка вдруг легко соскользнула с кровати на пол.

– Молодец! Ползём к двери. Фу, сладкая теперь вся, да липкая. С ватой сладкой ты перестаралась. Надо было тебе сказать, что нитки сгнили от времени, да уж ладно.

Я потянулась открыть дверь, но Пифия схватила за руку.

– Куда? На ней сигналок больше чем над кроватями. Представляй что в двери внизу окно такое большое, тряпочкой завешенное. Только без стекла!

– Да как же… – начала я сердиться, – я колдовать так не умею!

– Но сделала же, – удовлетворённо заметила бабка, приподнимая тряпку внизу, которая по цвету с дверью сливалась. Отверстие квадратное, как раз нам пролезть.

Только вылезли, мне было велено представить обратно, что дверь цельная. И опять получилось. Я заморачиваться перестала. Да ну эту старушку – небось сама и колдует.

Тут мы уже встали, отряхнулись, да огляделись.

Коридор пустынный, не очень широкий, и без окон. Тускло светятся лампы на стенах, плафоны мешают разглядеть – электричество там, или свечи какие магические.

Вдоль стен двери с обеих сторон. Все одинаковые. Чуть дальше по коридору ниша, в которой установлен стол с высокой стойкой, как в обычных больницах сестринский пост – один в один. И Сестричка на посту спит, положив голову на сложенные руки. Палочка лежит рядом, наготове.

– Тихо, – шепнула Пифия и вдруг впилась ногтём в моё запястье.

Я еле удержалась от вскрика.

Старуха усмехнулась, и поднесла окровавленный ноготь к лицу. Принюхалась, поводила носом из стороны в сторону. И поманив меня, медленно направилась к сестринскому посту. Я старалась не отставать и не издавать звуков. Хорошо даже, что босиком иду. Разве что потом надо будет одежду свою найти.

Так мы дошли до лестницы, по которой спускаться пришлось довольно долго. Потом был ещё коридор, и ещё. Я бы уже запуталась, а Пифия периодически подносила ноготь к носу и шла. Наконец, она остановилась у дверей, от которых пахло едой. Кухня, видать.

Дверь была не заперта и мы вошли. И сразу оказались в большой и просторной кухне. Пара домовиков колдовали у зажжённой плиты, установленной посерёдке, раздувая огонь. Ещё двое щелчками пальцев, перемещали из большой раковины тарелки, которые сами складывались в стопки на столе у стены.

Заметив нас, они застыли с улыбками, и вдруг еле приметно поклонились. После чего занялись своими делами.

– Тут он, – громко сказала Пифия, отдёргивая занавеску у входа. В маленькой нише стоял встроенный полукруглый топчан, на котором спал Северус. Я бросилась перед ним на колени, если сдержавшись, чтобы не прижать его к себе со всей силой. Погладила по головке. А он сразу встрепенулся.

– Мама? Я ждал-ждал, – он крепко обхватил меня за шею тонкими ручками. – Давай уйдём отсюда! Я домой хочу! К папе!

– И я домой хочу, милый. Сейчас отправимся.

– Ты больше не болеешь?

– Нет, дорогой. Мама здорова уже.

– Ну, хватит, – скомандовала старушка. – Уходим!

– Мы так и пойдём? – спросила я Пифию, подхватив Северуса на руки. Мы обе по-прежнему были в ночных рубашках и босиком.

– Хоть ты этого и не любишь, – проворчала гадалка, – но зажмурься и представь, что на тебе надето. Только чётко, в деталях. А на мне представляй чёрную мантию до пят, поверх рубахи, да крепкие ботинки на толстой подошве. Ну?

Честно зажмурилась, представила на себе самое модное бельё, о котором мечтала ещё в той жизни, дорогие синие джинсы от Кельвина Кляйна, которых ещё нет в нынешнем времени. Темно-зелёную футболку с длинными рукавами, подумав, дополнила чёрной флисовой курткой на молнии, с капюшоном и карманами. Снабдила себя ещё тяжёлыми ботинками на толстой подошве, которые пару месяцев назад не смогла купить – жаба задушила такие деньги на обувь тратить. И завершила образ кожаным рюкзаком – тоже в фильме каком-то видела.

Такие же ботинки представила на Пифии. Вместо носков подумала о чулках с поясом, и простом, но удобном нижнем белье. Вкусов-то не знаю. Дополнила это коричневым платьем в горошек – когда я была маленькой, такое было у мамы. И мантию представила с широким капюшоном, глубокими карманами, подпоясанную кожаным плетёным ремешком. В одном из карманов по моим прикидкам должна была лежать волшебная палочка – та самая, что принадлежала Эйлин, в другом кожаный безразмерный кошелёк, который пропал у меня вместе с одеждой. Только у Пифии ни к какому банку он привязан не был. Представила и содержимое кошелька – горку золотых галеонов. Ну и напоследок – кутить, так кутить – рюкзачком я её тоже снабдила. Точь в точь, как у меня, только тёмно-серый, из толстой рогожки. Ну и чтоб пустым не болтался, представила в нём пуховый оренбургский платок и тульский пряник в виде олимпийского мишки.