Не плачь, моя белая птица
Шрифт:
А девку поначалу не узнала. Уж больно чумазой замухрышкой она выглядела. А потом сообразила. Сестра той цыганки, что у неё в горничных. О-о-о, тогда у неё в кабинете она ещё на человека похожа была, а вон она какая оказывается.
Стоят два дурака. Один улыбается, вторая рот раззявила, поклониться даже не сообразила.
Но коляска уже проехала дальше, увозя барыню в её усадьбу. И вслед коляске, а может быть дурачку и дурачке неслось жалобное мычание бычка. Но на него уже никто не обращал внимания.
А через какое-то время, к огромному удивлению всех проходящих, Матвеюшка вместе
Глава 37
– Да баловство это, – Матрёна никак не хотела понять Лушу. Но и втолковать ей свою позицию также не получалось. – Ну сама подумай, на что тебе та грамота. Ни у нас в роду, ни у отца твоего не было учёных. И правильно, что не было.
Луша сидела молча, опустив голову, и казалось ей, что слова матери камушками ложатся ей в душу, тяжеля её.
– А Стёпке на что? Коровам, что ли книжки читать, ай письма им же писать?
И по всему выходило, что жизнь у Луши и Стёпки беспросветная. И нечего мысленно заглядывать в житейские дали, в надежде на проблеск чего-то нового и радостного.
– Да не скажи, мать, – вдруг подал голос Силантий. Он долго молчал, слушал жену, опустив голову так же, как и Луша, и вот что-то решил. Голос звучал задумчиво. – Не отговаривай и не запрещай. Есть желание – пусть пробует. Может, и правда ни к чему эта грамота нам крестьянам. Да только вот что я думаю… Наша дорожка безграмотная вся протоптана, исхожена и изведана. И мало на ней радости, один труд да несправедливость. А книжный путь какой-никакой, а другой. Куда он приведёт – не ведаю, но иттить по нему тебе, дочка, не запрещу. Может, и не будет никакого толку, будешь крепостной, да грамотной, будет от этого ещё тяжелее. Но тут решай сама.
Матрёна опустилась на лавку без сил, уронив руки на колени. Задумалась, даже прослезилась:
– А если свихнётся? Я слыхала, что от книг от тех с ума сходють.
– Да прям. Что-то баре не крепко с ума сходят, а грамоте все умеют.
Тут раздался старческий голос с печки. Бабушка уже все дела свои переделала, легла, да не выдержала, вмешалась в разговор:
– И-и-и, не скажите. Не знаете вы. А вот послухайте, что я вам скажу, раз уж зашёл такой разговор. Прадед рассказывал, что был в нашем роду учёный человек. Давно это было. Ещё до царя Петра. А то и раньше. Теперь и не вспомнить. Маленькая я тогда была. А прадед всё пытался мне разъяснить, чтобы про род свой знала, запомнила и дале передала.
Матрёна и Силантий заинтересовано подняли голову к печи. Луша не выдержала, полезла к бабушке, чтобы поближе быть к ней и её рассказу.
– А чего ж ты молчала досель?
– Да я и не помню многого. Так, что-то. Что был муж грамотный, обученный всяким премудростям. Даже по звёздам разумел. Жил одно время у князя какого-то, имя того князя не запомнила. Во-о, это ещё, значит, до царей дело было, раз у князя служил.
Бабушка задумалась, пытаясь хоть приблизительно посчитать года. Но не одолела. Продолжила:
– Потом на Русу вернулся. На нашу речку, значит. Где-то тут обжился, священником был. Мудрые книги читал. От того мудреца и род наш ведётся. Не-е, были и до него, конечно, наши родичи, но кто они были – про то совсем
неведомо. А про того мужика надо хоть запомнить.– А как звали его?
– Вроде, Прокопий1. Дед наказал имя его повторять кажный день, чтобы из памяти не вытряслось. Теперь вы повторяйте. Запоминайте.
– Прокопий. Бабушка, я каждый день буду повторять. И дальше передам.
– Вот то-то же. Так что, Матрёна, неправда, что в нашем роду одни тёмные люди были. А в Луше, может, и взыграла далёкая кровь, дала о себе знать.
Матрёна с Силантием как-то по-новому взглянули на свою дочку. Помолчали.
– Ну… коли так…, – Матрёна теперь говорила робко, – коли предки голосом крови позвали… Кто я такая, чтобы запрещать.
Но Луше было совестно. Никакого голоса крови она не слышала. Желание своё теперь уж считала баловством и было неловко, что родители так серьёзно к нему отнеслись.
________________
Прокопий1 – персонаж книги "Не обожгись цветком папоротника".
Глава 38
– Где ж ты всё это время был? – гостя своего Афанасий Петрович хоть и ждал, но радости эта встреча не много принесла.
– Всё по заграницам.
– Всё время?
– Все десять лет. И вот вернулся, как мы и договаривались.
– Да, договаривались, – задумчиво повторил Афанасий Петрович.
– Не трогал?
– Что? А-а! Нет! Даже близко к тому месту не подходил.
– Боялся? – насмешливо поглядел на собеседника гость.
Афанасий Петрович хотел промолчать, но потом не выдержал:
– Если бы боялся, уехал бы с этих мест. Не боялся, но и лезть туда нечего без надобности.
– Ладно, не ерепенься. Найдём?
– Найдём. Да и карта, что мы тогда составили, цела.
Афанасий Петрович вышел на некоторое время из комнаты, вернулся с пожелтевшей бумагой в руке. Клим Васильевич вытащил из кармана свою. Обменялись. Посмотрели написанное и начертанное десять лет назад. Вроде одно и то же изображено, а всё не одинаковое. Каждый из них немного под другим углом увидел тогда место. Но всё равно понятно.
– Мне оно без особой надобности. Так даже спокойней. А вдруг кто узнает? Мало ли кому на глаза цацки попадутся.
– Боишься всё же. Ну, тебе без надобности, а мне есть нужда. Могу себе всё забрать, чтобы тебе спокойней было.
– Не-е, так тоже не пойдёт.
– Десять лет прошло. Можно уже и рискнуть. А на случай, если кто и узнает какую цацку… мало ли где и у кого они за это время могли побывать. Купили на рынке в Неаполе! А ты, к примеру, докажи, что это не так.
– Ты в Неаполе. А я где? По заграницам не ездивши.
– Вот я и говорю, мне всё отдай, тебе спокойней будет, – опять насмешливо блеснул гость глазами.
– Ладно, там видно будет…
– Когда поедем?
– Завтра тогда в гости к Глафире Никитичне. Заведём разговор об охоте. Она, как водится, пригласит к себе.
– Поохотиться?
– Ну да. У неё знатные угодья, дичи много. Вот мы и воспользуемся. Может, послезавтра. Никто и не заподозрит, коль увидит нас с ружьями.
– А лопаты?
– Короткие. Обрежем черенки, да в мешок.