Не по правилам

Отличные передачи устраивал Джил. Начинал он с новостей и погоды, которую вечно неверно предсказывал. У него и был-то, что какой-то "Альманах фермера" да древний барометр, похожий на часы, висящие у тебя на стене. То ли барометр был испорчен, то ли их там в политехническом плохо учили... Потом Джил передавал вечернюю программу.

В баре на случай налета я держал дробовик. И теперь, когда мне что-нибудь не нравилось, я просто стрелял в экран, выбрасывал телевизор за дверь, а на его место ставил другой. У меня в кладовой их были сотни. Два дня в неделю я только и делал, что пополнял запасы.

В полночь Джил вырубал станцию, я закрывал бар, и мы встречались дома за чашкой кофе. Джил спрашивал, сколько телеков я подстрелил, и смеялся. Я спрашивал его, что будет на следующей неделе, и мы спорили о... э-э... о всяких там запланированных фильмах и спортивных матчах. Я не очень любил вестерны и просто ненавидел разные заумные политические обозрения.

Но все пошло насмарку. Через несколько лет у меня остался единственный телевизор, и так я попал в беду. В ту ночь Джил крутил жуткий рекламный ролик, где какая-то красавица выходила замуж с помощью хозяйственного мыла. Естественно, я потянулся за дробовиком и опомнился только в последнюю минуту. Потом он передавал ужасный фильм о непризнанном композиторе, и повторилось то же самое. Когда мы встретились дома, я был весь издерган.

– Что стряслось?
– спросил Джил.

Я рассказал.

– А мне казалось, тебе нравятся наши передачи, - удивился он.

– Только когда я мог стрелять. Пожалуйста, войди в мое положение, давай что-нибудь поинтереснее.

– Посуди сам, Джим. Программа должна быть разнообразной - кое-что для каждого, на любой вкус. Если тебе эта передача не по душе, переключи на другой канал.

– Ха, ты ведь отлично знаешь, что у нас в Нью-Хейвене всего один канал!

– Тогда выключи его совсем.

– Я не могу выключить телевизор в баре, можно растерять всю клиентуру... Джил, ради бога, неужели обязательно передавать такие отвратительные мюзиклы - с танцами, пением и поцелуями на башнях танков?!

– Женщинам нравятся военные фильмы.

– А реклама: красавицы, заглядывающиеся на колготки и курящие...

– Вот что, - перебил Джил, - напиши на станцию письмо.

Так я и сделал. А через неделю получил ответ: "Уважаемый мистер Майо, мы очень рады, что Вы находитесь в числе наших постоянных зрителей. Надеемся, что Вы и впредь будете с интересом следить за нашими передачами. Искренне Ваш, Гилберт О. Уаткинс, директор".

Я показал письмо Джилу, и тот пожал плечами.

– Видишь, Джим, - сказал он, - им все равно, нравится тебе программа или нет. Лишь бы ты ее смотрел.

Следующие несколько месяцев были для меня сущим адом. Я не мог выключить телевизор и не мог без содрогания его смотреть. Собрав всю силу воли, я едва удерживался от стрельбы. Я стал крайне нервным, вспыльчивым и понял, что необходимо что-то предпринять, а не то совсем спячу. Поэтому однажды я принес ружье домой и застрелил Джила.

На следующий день я почувствовал себя немного лучше и по пути на работу даже насвистывал бодрый мотивчик. Я отпер бар, включил телевизор и... Ты не поверишь - он не заработал! Во всяком случае, не было картинки. Не было даже звука. Испортился мой последний телевизор.

Теперь ты знаешь, почему я спешу. Мне нужно найти мастера.

После того, как Майо закончил свой рассказ, наступило долгое молчание. Линда внимательно глядела на него, пытаясь скрыть предательский блеск в глазах. Наконец с наигранной беззаботностью она спросила:

– Где он достал барометр?

– Кто? Что?

– Твой друг Джил. Свой античный барометр. Где он его достал?

– Понятия не имею.

– Говоришь, как мои часы?

– Ну вылитая копия.

– Французский?

– Не могу сказать.

– Бронзовый?

– Вероятно. Как твои часы. Это бронза?

– Да. А какой формы?

– Как твои часы.

– Такого же размера?

– Точно.

– Где он стоял?

– Разве я не говорил? В нашем доме.

– А где дом?

– На Грант-стрит.

– Номер?

– Три-пятнадцать. А чего это ты?

– Так, пустое любопытство. Ну, полагаю, нам пора собираться.

– Не возражаешь, если я пройдусь один?

– Только не вздумай брать машину. Автослесарей всегда было меньше, чем телемехаников.

Майо улыбнулся и исчез; но после обеда все выяснилось - он достал кипу нот и повел Линду к пианино. Она была тронута и обрадована.

– Джим, ты ангел! Где ты это нашел?

– В доме напротив. Четвертый этаж, фамилия Горовиц. У них там еще масса пластинок, но шарить в темноте не слишком-то приятно, а на спичках далеко не уедешь. И кроме того, весь дом в какой-то пакости, вроде пчелиного воска, только потверже. Ладно, смотри. Вот это нота "до". Нам надо сесть рядом, подвинься. Белая клавиша...

Урок длился два часа, и после болезненного напряжения оба настолько выдохлись, что сразу отправились по своим комнатам.

– Джим, - позвала Линда.

– А?
– зевнул он.

– Ты хотел бы поспать с одной из моих куколок?

– Э-э... спасибо, Линда, но парни в общем-то не увлекаются куклами.

– Да, не обращай внимания. Завтра я достану тебе то, чем увлекаются парни.

На следующее утро Майо проснулся от стука в дверь.

– Кто там?

– Это я, Линда. Можно войти?

Он торопливо огляделся. Комната была чистой, коврик не испачкан.

– Входи.

Линда вошла и присела на край постели.

– Доброе утро, - улыбнулась она.
– Слушай меня внимательно. Я должна уехать на несколько часов. По делам. Завтрак на столе. Хорошо?

– Ага.

– Скучать не будешь?

– Куда ты едешь?

– Расскажу, когда вернусь.
– Она протянула руку и взлохматила его волосы.
– Будь пай-мальчиком. Да, и еще: не заходи ко мне в спальню.

– А чего я там потерял?

– Ну, на всякий случай.

Она улыбнулась и ушла. Через минуту Майо услышал, как отъехал ее джип, сразу вскочил и пошел в спальню Линды. Комната, как всегда, была аккуратно прибрана, постель заправлена, на покрывале любовно рассажены куклы. Но в углу...

– Ух, - выдохнул он.

Это была модель оснащенного клипера. Майо опустился на колени и нежно прикоснулся к ней.

– Я покрашу ее в черный цвет с золотой полосой по ватерлинии и назову "Линда Н.", - пробормотал он.