Не подарочки для полковника. Воронцовы

Конечно, мне тридцать два, мальчику — семнадцать, и я не могу сказать коронную фразу «Как ты со мной разговариваешь? Я тебе в матери гожусь», но в последний момент принимаю решение, что как тетка имею право на словесное воспитание.

— Уши бы тебе надрать! — гневно выдаю тираду.

Стефа весело щебечет: — Мамуля день рождения-то у меня, не у Вани. Ему еще рано драть уши!

— Милая, попрыгай зайчиком впереди нас. Окей?

— Океюшки, мамочка, — дочь убегает вперед на пару метров. — Прыгает, распугивая воробьев и прохожих.

— Рассказывай! — ловлю мальчишку за рукав.

— Если вы меня выдадите, тогда я вас не прощу. Никогда! — с юношеским максимализмом заявляет племяш.

— Честное тётино! Никому ничего не предъявлю. Говори.

— Отец терпеть не может вашего мужа. А мать вовсе люто ненавидит. Они вчера только поругались из-за него. Мама орала на отца, что он должен, обязан вам всё рассказать. А папа ответил ей, что не хочет подставляться из-за мерзавца Ивана.

— Что?.. — нервно кусаю ноготь. — Ванечка, ты ничего не путаешь? Может, они обсуждали другого Ивана. Это точно не про моего!

— Блин! Папа так и говорил, что вы ему не поверите, а он еще и виноватым останется.

Сердце начинает учащенно колотиться.

Мне очень плохо морально и физически. Кажется, что меня душит кто-то невидимой рукой. Ослабляю шарф на шее. Легче не становится.

Неприятное предчувствие давит не только снаружи, но и изнутри. Я будто заперта в крохотном черном ящике и его стенки сходятся у меня над головой, не давая мне возможности дышать.

Впервые в жизни узнаю, что такое клаустрофобия. Неприятно…

Пытаюсь скрыть от мальчика эмоции, кусаю губы, издаю сдавленный стон. Снова вспоминаю сон, приснившийся накануне — огромный серый голубь с белыми крыльями входит в комнату и бродит по ней. Примета — к очень плохим новостям.

Становится очень зябко. Страх за мое и Стефино будущее рассыпается мелкой дрожью по телу. Ежусь.

— Вам плохо? — пугается Ванечка.

— Я в порядке! — впиваюсь ногтями себе в ладонь. — Думаю, домой пора. Завтра уже пятница, надо заниматься приготовлениями к празднику. Всё должно быть идеально. Всё-таки десять лет твоей дочери не каждый день исполняется.

— Это из-за того, что я сказал? — расстроенно шепчет мальчик срывающимся голосом. — Папа так и говорил, что нельзя этого делать.

— Малыш, — глажу Ваньку по щеке. — Спасибо тебе за правду. Никогда не записывай на свой счет ничего плохого. Люди когда захотят, сами тебе припишут. И никогда не ври близким, даже если им будет плохо после твоих слов. Понял? Никогда не ври ни мне, ни матери, ни отцу.

— А папа сказал…

— Ваня! — цыкаю на него. — В тебе сколько роста?

— Метр семьдесят восемь!

— Именно! Так-то ты уже взрослый мужик, можешь сам решать подобные вещи. У тебя есть собственное мышление, мнение?

Кивает.

— Значит, говори то, что ты считаешь нужным! А не то, что папа сказал. Десять лет назад твой горячо любимый папа такие вещи говорил, что лучше тебе никогда не знать о них.

Глаза пацана загораются.

— Тётя Полина, расскажите?

— Нет! — мотаю усиленно головой. — Ванюша, прости, но я не враг сама себе, чтобы переходить дорогу твоему отцу.

Громко хохочем. Стефа присоединяется к нам.

На этой счастливой ноте топаем из парка по направлению к машине.

Я смеюсь, а душа моя плачет в предвкушении чего-то, о чем я точно не хочу знать… но придется.

Глава 9

Прошлое

Спустя два года

Полина

— Дорогой, ты какой-то нервный, — подмечаю вечером, укладываясь спать. — Если тревожишься за завтрашний праздник, не стоит. Я всё подготовила, и восьмилетие Стефании проведем в лучшем виде.

— Красовские будут? — муж бросает на меня гневный взгляд. Будто я виновата в том, что Красовские существуют на белом свете.

— Виталина моя сестра и тетя Стефании, если ты не забыл, — напоминаю окончательно охамевшему за последние два года мужу.

Удивляюсь самой себе, раньше я терпимее относилась к его закидонам, а сейчас, видимо, старею. Мне уже тридцать и хочется огрызаться в ответ на все его нападки.

Вот и пять минут назад клялась и божилась, что выдержу, промолчу. Но не вышло, не смогла я.

— Сестра? Тогда я тебе кто?

Иван грубо собирает мои волосы, наматывает на кулак, вынуждает подставить ему шею.

Выполняю условия его игры, так проще. Чтобы не ссориться по очередному «пустяку».

Мужчина впивается ногтями в мои бедра, тянет за собой.

Стону. Но не от кайфа, а от боли. Иван ведет себя как дикий зверь и мне немного страшно.

Внезапно жар любовного дыхания угасает и подкрадывается холод, он беспощадный лижет меня между лопатками.

Вот уж не думала, что когда-нибудь испытаю подобное рядом с мужем, которого любила душой и сердцем.

Дальше всё происходит как во сне.

Стремительный рывок. Крепкое тело вжимает меня между кроватью и собой. Пытаюсь обхватить руками здоровую мужскую шею с чернильной татуировкой. Мой мужчина не дает, зажимает мои запястья рукой.

Спустя пять минут «непонятно чего» любимый безразлично сползает с меня.

— Мстишь? — едва сдерживая слезы, спрашиваю напрямую. — За то, что не сделала тебя директором?

Иван ложится на спину, заваливаясь на подушки. Небрежно хмыкает.

— Раньше ты не был таким, — подмечаю с обидой.

— Ты тоже говорила, что любишь, сделаешь для меня всё, — парирует ледяным тоном.

Мутной пеленой перед глазами встает счастливое прошлое, которого больше нет. И, похоже, уже не будет.

Сжимаю челюсти до зубного скрежета, когда клещи настоящего впиваются в горло. А обрывки воспоминаний гаснут на краешке сознания.

— Может, нам развестись, если всё так плохо? — едва слышно спрашиваю мужа.

— Мужика нашла? Я тебе житья с ним не дам, так и знай!

— Ванечка, не верю, что это ты. Тебя будто подменили, закодировали. Другая женщина?